Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Очень хочется знать подробности первой ходки Питкянена. Как прошла эта операция, как группа добралась до оккупированного Петрозаводска, что с ней стало в дальнейшем? Но, в первую очередь, хочется знать, как Аате провёл группу по заснеженному озеру, покрытому торосами, как преодолели на лыжах длинный зимний путь, как перенесли тяготы похода девушки.

Об этом я ничего нигде не мог найти, а свидетелей не было. И вдруг… О, эта прекрасная фраза: «И вдруг…»

В 2006 году давний приятель журналист Юрий Петрович Власов передал мне благодарность из Сегежи за мою телепередачу об Аате Питкянене от некоей Александры Фёдоровны Никольской, сказал, что она знала этого человека.

Он сообщил, что Никольская — это подпольщица Шура Антипина. Неужели это та самая Шура, входившая в группу, которую привёл в Соломенное в январе 1942 года Аате?

Власов дал мне адрес, и я в тот же день отправил письмо в Сегежу. Месяца три я ждал ответ и уже решил, что его не будет, ибо Александре Фёдоровне, конечно, уже за восемьдесят.

Но ответ пришёл! Откликнулась Александра Фёдоровна! Сообщила, что она очень и очень больна, однако ответит на все мои вопросы.

Несколько писем я получил от неё.

«О Питкянене я мало знаю, но знаю одно — это был честный, преданный нашему делу и нашей Советской Родине человек.

Нашу группу готовили экстренно, немногим более месяца. Питкянена мы звали Андреем. Он учил нас ходить на лыжах, а разведчику знать надо многое: не только, как прямо идти и быстро, а как идти по лесу, пролезать под низким кустарником, перебираться через изгородь, словно по лестнице, как переходить незамерзающие речушки, как взбираться на крутую горушку и быстро скатываться с неё, как идти по ледяным торосам. Его наука нам вскоре очень пригодилась.

Мы, подпольщики, знали друг о друге только то, что нам положено знать для общего дела. Таков закон конспирации. Мы знали, что Андрей женат. В конце декабря 1941 года он пришёл к нам на занятия радостный, сказал, что у него родился сын, показал письмо, там на бумажке были нарисованы, обведены карандашом ручки и ножки младенца. Мы радовались вместе с ним, поздравляли. И, кажется, завидовали: нам с радисткой Серовой было тогда по двадцать лет и о замужестве мы только мечтали.

6 января 1942 года мы выехали из Беломорска до Няндомы поездом, затем на грузовике вместе с группой партизан поехали через Каргополь до Пудожа. Там партизаны отделились, прихватив, кстати, мои лыжи. И смех, и грех. В Пудоже мне дали другие лыжи, они были даже лучше — не такие тяжёлые.

В Пудоже мы находились в особых секретных условиях: никакого общения ни с кем, даже баню нам готовили ночью. Целую неделю — лыжные тренировки. Питкянен не давал нам поблажек, и успех был налицо — мы бегали на лыжах умело и быстро.

Затем нас на санях переправили в Шалу. Там снова тренировки, отдых, уточнения легенд, последние наставления.

Теперь о составе группы. Питкянен — старший группы, должен довести нас до Соломенного. Хуго Сундфорс — агент НКВД, имел своё специальное задание. Николай Бределев — подпольщик. Феоктиста Серова — радистка. И я, Александра Антипина, — подпольщица, у меня тоже было специальное секретное задание. Сундфорс действует самостоятельно. Мы втроём — Бределев, Серова и я — оседаем в Петрозаводске, занимаемся сбором разведданных и передаём их по рации в Беломорск.

19 января 1942 года в двенадцать часов дня мы вышли на лёд Онежского озера. Добрались до небольшого острова, устроили привал, связались с Беломорском и, как только стемнело, двинулись в путь. Хорошо помню, что началась сильная пурга, и двигаться стало очень трудно. Питкянен шёл впереди, мы за ним. Андрей твердил нам, что пурга — это хорошо, пурга заметёт наши лыжные следы, она поможет нам перейти линию фронта — контрольную лыжню на озере, которую проложили и охраняли финны.

В первую ночь мы прошли основную часть озера. День провели на одном из Климецких островов. Мы с радисткой и Сундфорсом зарылись в глубокий снег, а ребята — Андрей и Николай — ушли в разведку. Вернувшись, сказали, что видели контрольную лыжню и на ней двух финских солдат, видимо, патрулировавших эту лыжню.

Когда стемнело, мы все спустились на лёд и пошли дальше. Сундфорс почти сразу от нас отделился и ушёл один. Мы пошли по пути, который нам указывал Питкянен. В ту ночь за нами кто-то гнался, но Андрей развил такую скорость, что мы легко оторвались от преследователей.

Шли мы очень быстро и под утро дошли до материка. Здесь мы были до утра следующего дня. Питкянен и Бределев пошли в разведку; придя, сказали, что это Бараний берег. Мы осторожно прошли через весь дачный посёлок и зашли в последний дом № 43, ближний к Соломенному.

Ночью протопили печку, переночевали — там были нары от стены до стены. Из еды у нас оставалось немного сухарей, сахар и шоколад. Замечу, что до этой ночи мы не спали.

Переночевав, 24 января мы стали прощаться с нашими ребятами. Попрощались с Колей Бределевым, оставили ему радиостанцию — он её должен будет принести в Петрозаводск на явочную квартиру через несколько дней.

Потом попрощались с Андреем. Я и Серова отдали ему свои гранаты-лимонки. Оружия у нас с ней никакого не было, а гранаты в кармане — на уничтожение себя, если бы финны обнаружили нашу группу на озере.

На нас была обыкновенная гражданская одежда, валенки. За спиной — мешочки с лямочками. Там — остатки сухарей, бельё. Но в нашей одежде много было спрятано финских денег. Они давались каждому разведчику. Деньги мы зашивали в одежду в Шале, вечера у нас были свободны. Наши сопровождающие, с ними был и Питкянен, сказали: если мы не найдём деньги в вашей одежде, то и финны не найдут. Наши не нашли. Мы с Феоктистой, я её звала Фисой, радовались.

Расставаясь, Питкянен крепко жал нам руки, желал мне успешно выполнить задание.

Но задание нам выполнить не удалось. В Соломенном староста передал нас в военную комендатуру. Нас повезли в Петрозаводск. В конце января мы уже были в финском гестапо. Два месяца, почти каждый день, нас допрашивали. Мы твердили свои легенды. Деньги нам удалось сжечь.

Запомнился день 8 марта 1942 года. Женский день. Меня последний раз вызвали на допрос. Вокруг стояли грозные полицаи, грозили пистолетом, финскими ножами, били по столу плётками.

23 марта меня и радистку Серову увезли во 2-й лагерь (политический) близ „Северной точки“. Затем был лагерь в Видлице и каторжная работа на лесосплаве, где я заработала туберкулёз лёгких. Ну а верхом страданий стал лагерь в Киндасово, там содержались политические узники.

В общем, судьба нашей группы трагична: Николая Бределева сразу кто-то узнал в Петрозаводске — до войны он работал в милиции, человек известный. Его расстреляли как разведчика. Хуго Сундфорса финны тоже поймали. Меня опознала наша подпольщица, бывший секретарь комитета комсомола университета Ксения Даниева, она сдалась финнам. Она меня хорошо знала, назвала финнам мою настоящую фамилию (по легенде я была Антонова). Кто выдал Сундфорса, не знаю, не помню. Его, меня и Серову судили вместе 4 января 1943 года, всем нам дали пожизненное заключение. Хуго сказал мне, что Андрей Питкянен погиб летом 1942 года. Он останется в памяти моей на всю жизнь…