Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

В мае 1942 года он вторично был направлен на территорию врага. Выполнив задание, был схвачен финскими солдатами. В тюрьме вёл себя мужественно. На открытом суде судья спросил Питкянена:

— Вы финн. Какую страну вы изберёте для себя — Финляндию или СССР?

Питкянен ответил:

— Советский Союз.

Судья сказал:

— Подумайте хорошенько. От этого зависит ваша жизнь.

На это Питкянен ответил:

— Советский Союз!

Тов. Питкянен по приговору суда был расстрелян.

За мужество и героическое поведение тов. Питкянен достоин награждения орденом Ленина.

Секретарь ЦК КП(б) КФССР

Г. Куприянов»

Там же, в архиве, хранится список партизан, представленных к ордену Ленина. Под номером шесть значится фамилия: Питкянен А. А.

Но Питкянена орденом Ленина посмертно не наградили.

Где-то там, наверху, кандидатуру эту не поддержали. В чём тут дело? То ли в том, что Питкянен попал в плен, то ли в том, что он финн, эмигрант из Канады…

Итак, последние дни своей земной жизни Аате проводит в петрозаводской тюрьме. К этому времени его знают уже многие тюремщики. Знает его и Сакари Лехесвирта — начальник тюрьмы. Есть свидетельства, что многие охранники относились к Аате с определённой симпатией. Возможно, им импонировало финское родственное упрямство Питкянена, твёрдость, верность идеалам.

Совершенно точно, что за несколько дней до расстрела у Аате был разговор с Лехесвирта, и тот пообещал переслать прощальные письма в Канаду. Возможно, это обещание как-то успокоило Аате, и последний день свой он встретил достойно.

Ксения Даниева, проходившая проверку у финнов, вспоминала, что ей о последнем дне Питкянена рассказывал охранник петрозаводской тюрьмы Хакала: «Когда машина, которая должна была доставить Питкянена до места расстрела, была подана во двор, он, выходя из тюрьмы, совершенно спокойно, улыбаясь, попрощался со всеми и поднялся в машину…»

…Из всего того, что я знаю об Аате, мне кажется, он относился к той славной категории людей, которые не только любят писать письма, но и понимают, что их необходимо писать, ибо это «голос живой», остающийся после нас на бумаге.

— Отец писал маме очень часто, — рассказывал мне Альфред. — Первым делом спрашивал обо мне. Мама вспоминала, что она вкладывала ему в конверт листы бумаги, где были обведены карандашом мои крохотные руки, ступни ног. Писала, как я быстро расту и как я похож на него.

Окончилась война. Нам в Бузулук сообщили, что отца нет в живых. Моя бабушка написала М. И. Калинину. После этого я стал получать персональную пенсию четыреста рублей. Пришло письмо: «Питкянен А. А. погиб при выполнении специального боевого задания». А далее говорилось… Давно дело было, не всё помнится, далее говорилось, что поскольку могила его не найдена, а также из-за того, что отец не имел офицерского звания, то звание Героя Советского Союза ему присвоено не было…

Странное суждение, не правда ли? Это высокое звание присваивалось всем — и рядовым, и командирам…

…Альфред унаследовал не только внешнюю схожесть с отцом, ему передалась и финская молчаливость. Его очень трудно было разговорить, побудить к воспоминаниям.

Мы бродили с ним по улицам Петрозаводска, где ходил его отец. Первым делом я показал Альфреду тюрьму, где томился Аате. Постояли, помолчали. Прошли по набережной — где-то здесь неподалеку, по льду залива, Аате бегал на лыжах, тренировал друзей-комсомольцев, таких, как Тенхо Нюгард. Мы сидели в тени лип на Левашовском бульваре, где когда-то любили гулять Аате и Лиля. Потом пошли к Борису Ивановичу Носову. Я познакомил их. Борис Иванович быстро, по-спортивному собрался, и мы поспешили к оврагу, по дну которого бежит тихая Неглинка. Там Борис Иванович показал Альфреду место, где возвышался трамплин, с которого они прыгали втроём и порознь. Трамплин стоял над оврагом, справа от Первомайского проспекта, если выезжать из города на север. Спускались, скатывались лыжники туда, где нынче оборудован павильон над источником чистой воды.

Приехал бы Альфред к нам лет этак сорок назад, увидел бы многих, кто помнил отца. А приехал он только в 2002 году для участия в съёмках телевизионного фильма, который предприняло телевидение Канады. Фильм назвали «Письма из Карелии». Правительство Канады нашло деньги, причём немалые, для многодневной командировки съёмочной группы в Россию, для съёмки Альфреда в Карелии, в Москве. Но самая главная часть фильма — поездка Альфреда в Канаду, на родину отца, туда, где ещё жива сестра отца, 93-летняя Тайми.

«В Канаду мы полетели в августе 2002 года, — писал мне Альфред. — Сестра отца Тайми живёт в Торонто, в пансионате при церкви. У неё однокомнатная отдельная квартирка с ванной, туалетом, есть даже место для приготовления закусок. Её фамилия Дэвис. Муж её — коммунист, его уже нет в живых. Мы обнялись. Тётя Тайми плакала. Я сказал ей, что она единственный близкий мне человек в этом мире. Тайми высокая, худая, но у неё хорошая голова, и она многое помнит.

Я накинул ей на плечи большой оренбургский платок, как бы подарок от меня и моей мамы. До конца своих дней мама жила в Бузулуке, работала контролёром ОТК на чулочно-перчаточной фабрике.

Рассказал тёте, что я военный врач, подполковник. Двадцать пять лет прослужил в армии, был на хорошем счету, лечил людей.

Тётя Тайми бережно хранит деревянный складной стульчик. Его сделал мой отец, когда они жили на хуторе неподалеку от города Тандер-Бей. На тыльной стороне Аате выжег „1928“.

Я привёз показать ей отцовский серебряный кубок. Там есть гравировка: „Aate Pitkanen. Kivikoski. 1928“. Кубок этот всегда стоял на мамином туалетном столике. Он был первой наградой, которую получил пятнадцатилетний Аате. Аате привёз кубок в Карелию, потом подарил маме в день свадьбы в Бузулуке.

Тётя закричала: „Well! Well!“, всплеснула руками и тут же с полки достала похожий кубок. Его тоже завоевал Аате. Тётя Тайми сказала, что это самое дорогое, что есть у неё в жизни.

Отец учился в городе, до него было десять километров. Он ходил пешком туда и обратно каждый день.

У Тайми много фотографий. Есть снимки, где Аате, Тайми и совсем ещё молодые, красивые их родители. Запомнились такие фото: Аате — восемь лет, а Тайми — десять, они сидят на скале. Школьные групповые фотографии. Есть снимки на отцовской ферме, на хуторе. И всегда они вдвоём — Тайми и Аате.

Съёмочная группа нашла этот хутор. Сохранился дом из бруса, где жила семья отца. Режиссёр фильма попросила меня погладить потрескавшийся сосновый брус. Потом нашли дерево на поляне, где сфотографировалась вся семья перед отъездом Аате в Советский Союз. И меня снимали телевизионщики под этим деревом.

На деревенском кладбище я положил цветы на могилу моей бабушки, матери Аате.