Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

А что же всё-таки запомнилось из лекции выдающегося теоретика кинематографа, автора книг и эссе о кино, что я законспектировал и подчеркнул?

— Я рад встрече с вами и хотел, чтобы вы приняли меня в свою дружную телевизионную семью, хотел бы вместе с вами почувствовать себя моложе. Ведь я в своё время тоже был журналистом. Но, видимо, я был плохим журналистом и потому ушёл в кино.

Итак, вы ждёте от меня ответ на главный вопрос — каково будущее кино, что его ждёт? Я отвечаю одним словом: кино — это телевидение!

Если посмотреть пристально на кинематограф, то окажется, что он пребывает в анахроничном положении. Фильм из одного кинотеатра быстренько везут в другой. Цель одна: картину должны увидеть как можно больше людей. Эта цель достигнута телевидением!

Театры тоже потеряют зрителей. Я уверен, что вскоре станут больше снимать спектаклей для трансляции по телевидению — надо дать возможность знакомиться с мировой классикой бедным людям и жителям деревень, ферм.

Кинематографу — семьдесят лет. Но с точки зрения техники всё осталось как прежде, как при братьях Люмьер: кинокамера, плёнка, источник света, затем кинотеатр, а в нём проектор и полотно экрана. Скоро всё должно перемениться. Уже всерьёз говорят о новом принципе экрана — проекции изображения на воздух. Закроются многие кинотеатры, и кино выйдет на широкие площади городов. Путём создания дымовых завес или тумана изображение будет ложиться на эту зыбкую субстанцию. Подобное новое кино станет самым массовым, самым доступным всем народам искусством. Огромный формат даст сказочный, гипнотический эффект, и потребность в подобном зрелище возникнет во всём мире. Вечернее кино на площади будет желанным, как утренний кофе. Весь день люди станут ждать вечера.

Пока это получается в лаборатории, но скоро кино выйдет на площади и в парки.

Будет и второй путь — домашнее кино. Фильмы будут стоять у нас дома на полке, как книги, мы сможем купить их в магазине. Кинематограф не в конце пути, как думают некоторые, а в середине. Пройдёт пятьдесят лет, и наши дети не поймут нас, не поймут, как мы могли довольствоваться такой малостью, как сегодняшнее кино. Однако, я уверен, что пройдёт тысяча лет, но «Золотая лихорадка» Чарли Чаплина и «Броненосец „Потёмкин“» Сергея Эйзенштейна останутся вечными эталонами обличительной комедии и революционной драмы.

Я вижу ваши жизнерадостные лица и думаю, что вы живёте в хорошее время в хорошей стране. Я считаю, что вы, мои молодые друзья, должны быть счастливыми. Вы стоите у колыбели великолепного будущего — телевидения. Когда вам стукнет столько, сколько мне сейчас, вы будете часто вспоминать свою молодость, и внуки ваши с гордостью станут говорить: мой дед начинал телевидение!

Пусть живёт в мире и дружбе наш славный двадцатый век, родивший в начале своей половины верного друга человека — телевидение!

…С того дня, когда это было сказано, прошло тридцать восемь лет. Увы, заманчивая идея всенародного кинематографа, зрелища площадей не осуществилась. Компьютеры, телекамеры, видеоиндустрия с её цифровыми миниатюрными камерами, видеомагнитофонами, наоборот, обособили, разъединили народонаселение. Всему виной — полка с видеокассетами. Вечерами люди спешат не в парк и не на площадь, а домой, в свою норку, спешат к телевизору! И если вдруг тебя не устраивает десять телепрограмм, подойди к полке с видеокассетами, дисками. Одно движение — и диск в компьютере, второе движение — и ты возлежишь на диване. В одной руке шоколадка «Баунти», в другой — микропульт видеоплеера. Поехали!

…Теперь о том, счастлив ли я, доволен ли я своей судьбой? Конечно, счастлив, что начинал телевидение в Карелии в одной упряжке с верными друзьями, радуюсь, что отдал ему сорок три года, что был автором сотни телефильмов и киноочерков, снял тысячи репортажей, подготовил сотни передач.

А теперь жду не дождусь внука, который с гордостью скажет: мой дед начинал телевидение…

Об этом событии, которое намечалось на август 1964 года, у нас в Союзе писателей знали заранее. Знали и готовились. Готовил обстоятельный доклад Антти Николаевич Тимонен, председатель правления Союза писателей Карельской АССР. Были намечены предприятия и коллективы, где пройдут встречи столичных и наших писателей. В списке, конечно же, стоял Онежский тракторный завод, затем домостроительный комбинат, слюдяная фабрика, нижний склад в Чалне, Дом офицеров, Дворец пионеров.

Мероприятие называлось так: «Выездное заседание секретариата правления Союза писателей РСФСР», к нему ещё почему-то пристыковалась декада молдавской литературы. Ожидался большой десант знатных писателей, которые должны обсудить состояние писательского дела в Карелии.

Ранним утром 21 августа на перроне железнодорожного вокзала выстроились ряды пионеров с цветами, крепкие девушки в национальных костюмах, впереди руководство обкома партии во главе с Иваном Ильичом Сенькиным.

Ленинградский поезд прибыл точно по расписанию. Все ринулись к вагону, где ехали питерские писатели. Первым появился в дверях толстенький, краснолицый, опухший после ночных посиделок поэт Александр Прокофьев. Он стал переставлять непослушные ноги, за что-то зацепился и стал валиться на пионеров, которые тянули к нему тонкие ручки с букетами длинных гладиолусов. Тут подоспели мы, телевизионщики, да ещё работники обкома партии и дружно приняли на руки очень тяжёлого знаменитого поэта, произносящего по случаю своего выпадения из вагона крепкие мужские словеса.

Встав на ноги, Прокофьев, дыша коньячным перегаром, полез целоваться с Сенькиным, с членами правительства. Все смущённо опускали глаза, но от целования не отказывались — Александр Андреевич Прокофьев, помимо того что имел давнюю Сталинскую премию, совсем недавно получил ещё и Ленинскую премию. А это была высочайшая награда! Среди поэтов, по той поре, он, кажется, был единственным в огромном Советском Союзе, кто имел на груди такую золотую медаль с изображением вождя мирового пролетариата. Ходили слухи, что к нему благоволит наш дорогой Никита Сергеевич.