Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Поджарый, стройный, он никогда не глядел под ноги, голова слегка повернута влево, белозубая улыбка. Он был похож на отставного циркового гимнаста. Но нет, Людвиг Перский был известным в Польше, да и у нас, кинорежиссёром.

В международном Доме отдыха журналистов в Варне, а точнее, у Золотых Песков, он стал за пару дней после приезда заметной персоной. Часто пропадал с нами, русскими. Журналист из Киева Юра Валуев, моя жена Инна и я как-то мигом подружились с паном Лютеком — так, без обиняков, просил он себя называть.

Справа — Людвиг Перский.

Болгария, Золотые Пески. Октябрь 1964 г.

Однажды после ужина Перский подсел к нашему столу. Его тонкие, красивые пальцы изящно вынули из пластмассового стаканчика белый листик бумаги — тогда ещё была писчая бумага вместо мягких салфеток. Индустрия социалистических стран направляла на оборону все силы, и ей было не до салфеток и туалетной бумаги.

Людвиг сложил листик вчетверо, взял двумя пальцами левой руки за верх, повернул влево, потом слегка распрямил верх, распушил низ, и дивное диво — получилась крохотная фигурка в белом широком платьице, потом у неё появились тонкие ручки и ножки. Фигурка встала на чистую тарелку, и теперь это была не бумажная куколка, а балерина. Вскоре к ней подошёл и остановился «вылепленный» таким же способом из салфетки стройный юноша на изящных ножках, которые прикрывали сзади фалды фрака. Затем Людвиг накрыл балеринку большим бокалом. Свершилось новое чудо: балеринка как бы очутилась в темнице, правда, в светлой, изысканной. Из этого странного хрустального узилища она протягивала горестно заломленные ручки к своему возлюбленному.

— Это мой фильм «Ожидание», — сказал враз погрустневший милый пан Лютек. — Нет-нет, они воссоединятся. Вот так. — И он приподнял бокал. — Они будут танцевать танец любви и горя. А может, она сама пожелала жить в хрустальном замке среди богатства и роскоши? Или её продали в рабство злые люди? Видите, сколько здесь можно придумать коллизий. А почему вы не спросите, как у меня всё это началось? Однажды, давным-давно, я ждал одну даму в ресторане. Она опаздывала, я нервничал и, не ведая, что делаю, крутил в руках салфеточку, складывал, разглаживал. Потом как-то повернул, потом отпустил — получилась головка, платье…

Так я и построил свой фильм. Тихое кафе. Вечер. За столиком молодой, красивый человек. Он курит сигарету за сигаретой. Он ждёт, а её всё нет и нет. Юноша откладывает на пепельничку дымящуюся сигарету и бездумно берёт салфетку. Вьётся струйка дыма, балеринка танцует, появляется молодой человек во фраке. Танец вдвоём. И в этом танце — главное. Это танец первой любви. В нём — мечты и желания юноши. Любовь говорит на одном языке. Затем балеринка оказывается под бокалом. Что это? Непреодолимый барьер? Она его не любит? Она предпочитает хрустальный замок? Ей хочется денег? Звучит и звучит печальная музыка, и вдруг она сменяется далёким стуком каблучков. Всё громче они, всё ближе. Молодой человек, сидящий в кафе, медленно недоверчиво поднимает голову. К его столику подходит, подбегает та, которую он так долго ждёт, о которой он думает днём и ночью, лучше которой нет на всём белом свете.

«Ожидание» — фильм-малютка. Десятиминуточка! А сколько радости она мне принесла! Два года назад, в 1962 году, на кинофестивале в Каннах фильму дали «Серебряную Пальму». Ну и вообще, за «Ожидание» я получил столько разных наград, сколько не получал за все свои предыдущие ленты. Кто б мог подумать, что из случайной шутки получится перлинка — жемчужинка. Фильм показывали во многих странах, шёл он и в Советском Союзе на телевидении, мне звонили московские друзья-коллеги.

После фильма в Варшаве сотворили балет, настоящий балет. Куколки затанцевали на сцене, в театре. Уже живые, лучшие балерины Варшавы…

Людвиг великолепно говорил по-русски, правда, иногда слегка растягивая слова. Как у всех поляков, у него был тот вкусный акцент, который мне очень нравится и по сей день.

У Людвига имелось полное основание говорить хорошо по-русски. Он жил в России почти пять лет.

В страшную осень 1939 года, когда немцы напали на Польшу, ему удалось убежать из Варшавы в Советский Союз. Во Львове он работает у знаменитого Михаила Ромма, который заканчивал фильм «Мечта». Кто из нынешних молодых видел этот великолепный фильм? Ах, как блестяще играют там Фаина Раневская, Михаил Астангов, молодая Леночка Кузьмина.

Потом была работа в Киеве с Игорем Савченко над фильмом «Богдан Хмельницкий». Людвиг придумал эпизод и нашёл для Гелены, главной героини, забытую польскую песенку. Людвиг Перский уже имел киношный опыт, он входил в состав творческой группы «Старт» в Варшаве, был ассистентом у многих видных польских кинорежиссёров. Но более всего талант Перского как режиссёра-документалиста раскрылся в годы Великой Отечественной войны.

Многие знают, что в Советском Союзе весной 1943 года была сформирована дивизия имени Костюшко, из которой через год выросла 1-я Польская армия, но не все даже военные кинохроникёры знают, что при дивизии существовала одна необычная боевая единица «Чолувка фильмова» — фронтовая киногруппа, которая прошла славный путь от Рязани, где формировалась дивизия, до Берлина.

— Мы, режиссёры, кинооператоры работали бок о бок с вашими фронтовыми кинооператорами. Я хорошо знал Романа Кармена, режиссёра Александра Довженко, Юлия Райзмана, Илью Копалина. Наша «Чолувка» имела советские кинокамеры, советскую киноплёнку. Проявляли и монтировали мы свои киносборники, свои фронтовые киножурналы у вас в далёком тылу. В 1943 году, в очередной приезд в Ташкент с отснятым на фронте киноматериалом, мои киевские друзья, бывшие в эвакуации, познакомили меня с Леонидом Луковым. Он и киевляне снимали «Два бойца» — фильм о битве за Ленинград. Неделю-две я помогал им на съёмках, помогал, как мог. С Мариком Бернесом я познакомился ещё раньше, мы были на ты. Я очень полюбил этого рубаху-парня, так ведь у вас говорят?

С фронта я как всегда привозил несколько бутылок трофейного рома. Бутылочку подаришь, и твоя плёнка проявляется первой, бутылочку поднесёшь, и вот уже тебе на завтра выделен монтажный стол — садись, работай, клей. А мы спешили: надо было срочно везти в дивизию готовые фронтовые киносборники, надо было поднимать боевой дух нашим жолнежам, солдатам.

Помню такой случай. Отмонтировал я очередной киножурнал. Сделали мне десять копий, десять банок у меня с киноплёнкой в железном яуфе — ящике упаковки фильмов. Ну так вот, надо ехать в дивизию. Но нет билетов на поезд. Никак не уломать военного коменданта. У кассы на вокзале чёрт знает что творится. Толпы красноармейцев, многих выписали из госпиталя, едут на фронт, а мест нет.