Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

— Милостивые государи, вы забываетесь!

Но меня прижали к круглому стульчику крепкие руки поляков. И в голове моей прояснилось: «Да ведь они правы! Тридцать три раза правы! Спасибо, парни, за науку!»

Больше к немцам я не подходил. А с поляками ещё долго-долго переписывался. Ромек Вишневский и его старшая колежанка, милая дама преклонных лет, воспитанница Бестужевских курсов в Петербурге, Бехчич-Рудницка по-братски помогали мне напечатать в польском журнале повесть о нашем земляке, кареле, Герое Советского Союза Алексее Николаевиче Афанасьеве, командире танка, первым ворвавшемся в Люблин 23 июля 1944 года.

В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и… Самым красивым мужчиной, которого я видел за свою жизнь, был Николай Гяуров. Удивительно прекрасная голова, густые волнистые волосы. Яркие губы чёткого удивительного рисунка, прямой римский нос. Но больше всего поражали глаза — лучистые, сияющие, какой-то сказочной, неземной голубизны.

В те далёкие шестидесятые годы Николай Гяуров, обладатель непревзойдённого баса, служил, работал, пел в знаменитом театре Ла Скала в Милане, лучшем оперном театре мира.

В очередной приезд в «Дом на журналистите» в Варне мы с Инной, моей женой, познакомились с двумя дамами, которые иногда приходили ужинать в наш ресторан. Пожалуй, дамой можно было назвать только ту, что была постарше — полноватая, шумная, курящая тонкие длинные сигареты, то и дело поглядывающая на мужчин сверху (дамы обычно сидели на балконе); вторая — молодая, стройная, гибкая, как испанская танцовщица.

Эти две женщины играли в какую-то странную игру, они как бы от кого-то скрывались, вели себя так, будто за ними кто-то следит. Я это заметил и как-то вечером в вестибюле, когда мы вместе покидали наш ресторан, попытался разыграть их: «Маска, маска, я тебя знаю». «Маска» понимала по-русски, рассмеялась. Она стала говорить, что, видимо, я видел её с мужем, который нынче уехал, и она без него ходит в ресторан не кутить, а ужинать, именно ужинать, к тому же она ходит со своей тёткой…

На следующий день мы приветствовали дам как давние знакомые, потом пошли с Инной провожать их, благо жили они не очень далеко от нашего дома.

Шли дни, и однажды Злата, так звали молодую женщину, пригласила нас в гости. Весело болтая, мы пошли в сторону Золотых Песков и вскоре были у нового приземистого дома, уходящего вниз, к морю. Настоящая вилла — большая, светлая, красивые комнаты, душевая с круглым термометром, который автоматически позволяет с точностью до одного градуса регулировать температуру воды.

Виллу совсем недавно покинули строители. В просторной гостиной лежали обрезки узких дощечек светлого бука, планок красного дерева, и Злата, затопив камин, побросала весь этот дорогой мусор во всеядный огонь.

— Вы когда-нибудь видели, как горит чёрное дерево? — спросила Злата, держа в руках небольшой обрезок то ли рамы, то ли плинтуса. — Оно горит, как спирт.

И точно, диковинная деревяшечка горела голубым огоньком.

Прыгали по стенам оранжевые зайчики, в бокалах золотилось вино, кресла, в которые мы уселись, оказались уютными, хотя на них ещё лежали белые покрывала — свидетели недавней стройки.

Шёл разговор о Москве, о Ленинграде, о музеях, театрах и музыке. Потом говорили о Болгарии, о Варне, и Злата повела нас к морю. Тропинки уже были отсыпаны, газоны обозначены, и на них даже кудрявились какие-то цветы.

— Вон там, внизу, будет эллинг для яхты, — гордо изрекла Злата, протягивая к морю тонкую смуглую руку.

Ничего себе, думал я, такой добротный дом, две спальни, гостиная, кухня, душевая, веранда, теперь ещё этот самый эллинг — гараж для яхты. Немало стоит, видимо, и участок земли в курортной зоне близ Золотых Песков. Откуда такие деньги? Первое, что приходило мне в голову, — муж Златы партийный, а скорее, хозяйственный воротила в Варне или в Софии.

Мы переглянулись с Инной, но спрашивать, естественно, не посмели.

Вечер получился дивный. Неведомо отчего — от вина, от купания в море, от каминных бликов — мы веселились, как молодые котята.

— Завтра прилетает муж, — сообщила вдруг посерьёзневшая Злата. — Надо всё прибрать, всё расставить. Он ещё не видел наш домик у родного моря. Эта будет наша вилла и вилла наших детей.

Приняв деятельное участие в уборке, мы с Инной поняли, что нашему знакомству пришёл логический конец. Но дня через два в Доме журналистов нас разыскала Злата. Радостная и шумная, потащила нас на улицу. Там у роскошного серебристого автомобиля стоял стройный улыбающийся человек с прекрасной головой то ли иконописца, то ли гладиатора.

— Николай Гяуров, — сказал по-русски иконописец-гладиатор, слегка наклонив красивую голову. — Мне Злата рассказала о вас, спасибо, что не давали ей скучать. Русские люди — самые близкие для нас люди. Приглашаем вас на автомобильную прогулку. Мы покажем вам нашу милую Варну, съедим мороженое, выпьем настоящий кофе по-турецки у моего старого друга…

Гяуров оказался тем человеком, который любит слушать и любит рассказывать о себе. Он с неподдельным интересом стал расспрашивать о Карелии, чем отличается язык карелов от языка финнов, какое различие между кантеле и гуслями.

Николай вёл машину мастерски и элегантно, плавно, артистично перекидывая руки на руле при повороте.

— Как называется это авто? — спросил я.

— Ситроен. Этот экземпляр сделан по специальному заказу. По моему заказу. Сидения — натуральная кожа, я люблю запах кожи. На панели вот эта штука, похожая на часы, показывает обороты мотора; этим рычагом я могу поднять машину на десять — пятнадцать сантиметров, допустим, если еду по воде, по грязи, по снегу.

— Да, дорогой мустанг, — похвалил я машину, поглаживая тёплую кожу сидения.

— Его стоимость — один мой сольный концерт в Лондоне. — И далее Николай стал говорить то, что мне запомнилось на долгие годы, то, что я записал на следующий день в путевом дневнике.

— Мудрецы прошлого времени считали, что к сорока годам настоящий мужчина испробовал всё: он научился ремеслу, познал женщину, изведал колдовскую силу вина, поддавался пагубной привычке вдыхать ядовитый, но приятный дым табака. К сорока годам почти прожита жизнь — всё было и всё прошло. Чего же не было? Не было скорости движения, не было восторга полёта. Вот почему мужчины любили скакунов, мастерили парусные клиперы, сооружали воздушные шары.

Новую жизнь сорокалетнему мужчине может дать только одно чудо цивилизации — автомобиль!

Сегодня он доступен почти всем. Попробуйте, сядьте за руль, проедьте сто метров, и у вас в груди станет горячо, будто вы выпили горячего глинтвейна, вы испытаете странное чувство. Вы летали во сне? Я тоже летал, летал с детства: машу, отталкиваюсь от тугого воздуха и парю над домами. Медленный, спокойный, именно сонный спокойный полёт. Здесь же — напор, уменье, ловкость. Покажи, что ты можешь, мужчина! Покупайте автомобиль, Анатолий, покупайте, спешите! Вот он стоит у вашего дома. Садитесь медленно, возьмите руль в обе руки, вообразите, что это невеста, любимая девушка юности, ещё не ваша жена, поверните ключ, нежно нажмите педаль…