Паоло Кондо - Тотти. Император Рима

МАТЕРАЦЦИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ЦЕНТР ПОЛЯ, ПОМАХИВАЯ РУКОЙ ОКОЛО УХА, – ЭТО ЖЕСТ ДЛЯ ФРАНЦУЗОВ, КОТОРЫЕ ПРОДОЛЖАЮТ ПРОКЛИНАТЬ ЕГО НА ВСЕ ЛАДЫ.

Он не может ошибиться. Во-первых, потому, что Але никогда не ошибается (сколько раз я бесполезно «каркал» ему, когда он играл за «Юве»…), а во-вторых, потому, что сейчас нам требуется его помощь. В 2000-м Дзофф оставил его на последний удар, и ошибки соперников позволили нам праздновать раньше, чем он пробил. И поэтому Липпи поставил его четвертым, чтобы не растрачивать умения нашего лучшего бьющего. И Але не подвел, обманув Бартеза, и торжествующе обернулся к нам, стоящим в центре.

Пирло, уже отстрелявшийся, стоит, обняв Каннаваро, а Гроссо празднует пенальти Дель Пьеро радостнее всех, и вскоре он объяснил почему: после пенальти Але следующий мог быть последним, и если бы Буффон его отразил, все закончилось бы и Фабио не пришлось бить последний, самый тяжелый удар – пятым в списке был именно Гроссо. К воротам идет Саньоль, крайний защитник, и я подумал, что, возможно, именно он заменил Зидана в квинтете пенальтистов. Хочу увидеть, как… Нет, нечего видеть: Саньоль забивает уверенно, и все взгляды обращаются к Гроссо.

Его жена, сидящая на трибуне, была беременна на восьмом месяце. Илари расскажет мне позже, что они втроем или вчетвером окружили и поддерживали ее, она была очень взволнованна и от страха отвернулась, не хотела видеть, как Фабио бьет. Он же, наоборот, и глазом не моргнул, когда Липпи спросил его, не пробьет ли он пятым. Солдат. И сейчас, в решающую минуту, он идет прямо, не отклоняясь ни на сантиметр от кратчайшего пути, берет мяч в руки и аккуратно ставит его на отметку, отходит для разбега, останавливается и смотрит на арбитра краем глаза в ожидании свистка, старательно избегая пересечения взглядов с Бартезом, – возможно, на Фабио давит его статус чемпиона мира. Гроссо уже добыл для нас пенальти в матче с Австралией и забил первый мяч Германии. Могут его плечи выдержать еще и груз решающего пенальти за титул? В начале турнира я бы с уверенностью сказал, что нет. Но постепенно к нему приходило чувство ответственности, и он справлялся с ней все лучше и лучше, и в нас росла уверенность в том, что Фабио может стать избранным. Так и оказалось. Разбег. Удар с левой. Гол.

Моя голова взрывается. Не помню, с кем я обнялся первым, помню только Пирло, который сдержанно и молча стоял впереди меня, под прицелом оператора, снимавшего нас во время исполнения пенальти. На кадрах, которые я пересматривал миллион раз, я вижу себя в крепких объятиях Даниэле и Вито – чисто римский междусобойчик (Перротта присоединился чуть позже), который останется со мной навсегда. Забыть это невозможно. Выиграть чемпионат мира – это слишком большое событие, чтобы считать его завершившимся. Можно попытаться, но все равно что-то остается: «Ты стал частью истории» – мысль, которая крутится у меня в голове, пока я жду, когда Каннаваро поднимет кубок. Но это все очень беспорядочно, и каждый раз, когда я вижу эти кадры, я замечаю что-то новое: Липпи с сигарой на награждении, например, – это одно из недавних открытий. Я даже не заметил отсутствия Блаттера, о чем было так много сказано: вы можете себе представить, что в такой миг кто-то задается вопросом: «А где Блаттер?» [23] Президент ФИФА Йозеф Блаттер отсутствовал на церемонии награждения. Позже он извинился и объяснил это сложной ситуацией, которая сложилась в то время в ФИФА, и опасением, что его участие в награждении итальянцев могло повысить градус дискуссии вокруг руководства федерации.

В раздевалке собралось все население планеты. Кошмарная толпа. И никого не выгонишь, даже когда все начали обливать друг друга из ведер ледяной водой: думаю, что присутствие в раздевалке в такие минуты придает человеку статус какой-то исключительности. Неудобно было, когда обрызгали и президента Наполитано, вошедшего в раздевалку, в то время как Меландри – действительно красивую женщину – мы, ее верные поклонники, облили с ног до головы… К счастью, и президент, и министр были в подходящем настроении, и думаю, даже обрадовались этому, если судить по фотографиям. Вито, который все время держал глаза открытыми, вовремя подскочил к кому-то из охраны президента – агент уже припрятывал футболку-другую.

Потом было путешествие в аэропорт, потому что прежде, чем вернуться в Италию, нужно было заехать в Дуйсбург: мы должны были это сделать для тех ребят, что работали на нашей базе, которые встречали нас с еще опухшими от слез глазами. Вокруг отеля, сколь хватало взгляда, были одни итальянцы, сумасшествие какое-то! Мы просачивались в отель маленькими группками, я провел замечательную ночь с Илари, сонным Кристианом, Вито и его женой Кристиной. Мы болтали, смеялись, и у всех было ощущение, что после такой победы ничто уже не будет так, как прежде. Никто меня об этом не спрашивал, но на заре – когда небо начало светлеть – мне пришла в голову мысль: я сыграл свой последний матч за сборную. Да, это было так. Если у меня еще и оставались какие-то сомнения, то возможность закончить на пике меня убедила, потому что всегда лучше уходить, когда остается кто-то, кто будет об этом жалеть.

Дневной рейс из Дуйсбурга направлялся прямо на военный аэродром в Пратика-ди-Маре. Я умылся и побрился, нас ждали сначала в Палаццо Киджи, резиденции премьер-министра, а затем – в Большом цирке на празднике. Я путешествовал рядом с Илари и с Кристианом на руках: чемпионат мира закончился, и я не хотел больше расставаться с ними ни на минуту. На протяжении всего полета мы, римляне, объясняли остальным, что такое праздник в нашем городе, убежденные, что это будет впечатляюще, прежде всего для игроков «Ювентуса», привыкших праздновать скудетто минут двадцать – это вечная шутка и довольно незначительное утешение для нас по сравнению с количеством их титулов. Максимум двадцать минут. Буффон смеется от души каждый раз, когда мы приводим этот довод. За полчаса до посадки к нам присоединились истребители ВВС, чтобы сопроводить нас до аэродрома: пилот самолета объяснил нам, что это честь, которой удостаиваются немногие. Волнение росло.

Военные, которые ждали нас на взлетно-посадочной полосе, сразу задали планку того, что нас ожидает. Они, казалось, с ума сошли. Хочу сказать: это все должно было быть торжественно, но, едва самолет коснулся земли, началась охота за автографами и фото. «Хорошенькое начало», – думал я. Первая встреча – в центре Рима, с премьером Романо Проди, который ждал нас в резиденции на Пьяцца Колонна. Я уже лет десять не появлялся на Виа Дель Корсо и был взволнован: у меня была возможность снова увидеть те районы моего любимого Рима, которые я по очевидным причинам не мог посещать, когда мне вздумается. Это была маленькая добавка к переполняющей меня, взрывающейся во мне радости. Поездка по Виа Понтина, затем по Виа Кристофоро Коломбо; это была красота в ее первозданном виде, потому что вдоль пути были тысячи и тысячи празднующих людей – все с флагами, кто-то разворачивал транспаранты, усталые (прошлой ночью никто в Италии не спал) и очень счастливые. Автобус двигался медленно, потому что перед нами ехали сотни скутеров и к Палаццо Киджи мы прибыли с кортежем. По длинной улице Деи Фори Империали мы продвигались со скоростью пешехода – столько людей я видел в те дни, когда мы завоевали скудетто. Мы приехали на Пьяцца Колонна в девять, с приличным опозданием. Проди вышел на улицу, чтобы встретить нас, за ним – череда министров, и я уже знаю, что у Джиджи Ривы начинается аллергия. Политики ему не нравятся, особенно те, которые перед началом чемпионата мира рассуждали в интервью о том, что, учитывая «Кальчополи», нам было бы лучше остаться дома. Прием в Палаццо Киджи тем не менее был дружелюбным, Пьяцца Колонна кишела празднующими болельщиками, в какую-то минуту я взял кубок, показал его народу из окна и услышал торжествующий рев, как будто после гола в дерби.