Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Сели в вагоны, в обход Москвы доехали до Наро-Фоминска. Там поступил приказ – срочно покинуть поезд, ожидался налет вражеской авиации. Я залюбовался тем, как четко действовал наш командир полка Озолс – он успевал везде; в один момент были выгружены из вагонов лошади, имущество, люди, роты построены – и марш, марш, дальше от опасности. Мы успели отойти километра на три от станции, когда услышали бомбовые разрывы. Наш состав, должно быть, успел уже отойти в сторону Москвы.

Начался пеший поход по ночам (днем мы отсыпались) через Освейский район Белоруссии в Латвию. На этом пути в солдатах, независимо от национальности, вспыхнула еще небывалая ненависть к врагу. Мы проходили через Ржев – город, где не осталось ни одного целого дома, выше первого этажа – только руины. Видели сожженные дотла бедные, убогие белорусские деревни, женщин, выходивших нам навстречу из леса, – когда спрашивали, кто сжег их деревню, в ответ слышалось: «Екельн, Екельн!». Там еще недавно свирепствовали карательные отряды, охотившиеся на партизан.

Фридрих Еккельн, которого латышский законник, адвокат и литератор Андрис Грутупс с нескрываемой симпатией описывает в книге «Эшафот», был начальником полиции СС в рейхскомиссариате Остланд, до этого под его командой расстреливали евреев и возможных врагов Рейха так называемые Einsatzgruppen. Еккельн лютовал в Белоруссии и в Украине. Один из предводителей нацистов в Латвии Крегер [95] Имеется в виду лидер национал-социалистской организации балтийских немцев в Латвии Bewegung («Движение») адвокат Эрхард Крегер. В июне-ноябре 1941 года он возглавлял расстрельную команду, убивавшую евреев и враждебных гитлеровской Германии лиц. За участие в уничтожении евреев в Западной Украине в 1941 году он был приговорен судом в Тюбингене в 1969 году к 3 годам и 4 месяцам заключения. , также военный преступник, позднее на судебном процессе оправдывался – когда они вошли в украинское местечко и Еккельн приказал тут же на месте расстрелять «семьсот жидов», он расстрелял всего лишь триста человек. Крегер считал своей заслугой, что таким образом спас жизнь четырехсот евреев.

Мы тем женщинам, выходившим вместе с оголодавшими детьми из лесов, отдавали половину своей пайки, не смея смотреть им в глаза.

Не встретив вооруженного сопротивления, мы вошли в Асуне. Наши русские парнишки, завидев в окнах и перед домами цветы, я слышал, говорили друг другу: «Гляди, цветов-то!». Похоже, все это для них было в новинку.

Продвигаясь вперед, наконец-то схлестнулись с немцами. Боестолкновение, никакая не великая битва.

На подходе к Крустпилсу нас предупредили: это стратегически важный пункт, им надо овладеть, тогда мы получим контроль над Даугавой. Но когда мы вошли в Крустпилс [96] В Крустпилс части советских войск вошли 8 августа. 9 августа, форсировав Даугаву, Красная Армия заняла Екабпилс. , там не было ни одного немца. Они уже переправились через Даугаву, взорвали за собой мост и засели в Екабпилсе.

Итак, Крустпилс не пришлось завоевывать. Но там на реке есть небольшой островок, и командир батальона Эрглис, у которого я не был в подчинении, предложил мне вместе с Муцениексом занять его. Я отказался. Мне это казалось совершенно ненужным, – ясно было, что без подкрепления, одни мы Екабпилс не отвоюем. Считал и считаю, что жизни доверенных тебе солдат надо беречь, а потому без крайней нужды лишних движений не делать. Через два дня Эрглис получил довольно крупную награду, Муцениексу тоже достался орден Красного знамени. За что? За то, что они форсировали часть Даугавы. Но я не жалел, что не пошел с ними.

К слову, помню, один человек говорил мне: «Что вы за ветеран войны? Когда полковник Сокол [97] Возможно, здесь речь о маршале Советского Союза Сергее Соколове. , Герой Советского Союза, выходит в своем мундире, на котором места не осталось, чтобы пришпилить еще орден, когда он начинает: «Мы, ветераны Великой Отечественной войны…» – это да, ветеран, сразу видно. А вы…».

Много лет спустя, когда я работал в архиве в Потсдаме, ко мне подошла девушка и сказала: «Вас просят зайти, когда будете свободны, на чашечку кофе к заместителю директора». Я зашел, смотрю – немец примерно моих лет. Он меня спрашивает: «Вы воевали?» – «Воевал». – «Я тоже. Где вы были?» Я перечислил пункты своего пути, и когда дошел до Крустпилса, услышал: Wann waren Sie in Krustpils? Когда вы были в Крустпилсе? Точной даты не помню, но как раз перед тем, как мы вошли, был взорван мост. «Где вы стояли? Стреляли вы по Екабпилсу?» Я рассказал, как было. Dann waren Sie nicht wo der Insel? Так на том острове вы не были? – «Нет». Он констатировал, что мы стояли почти напротив друг друга. Наискосок. Das verdient ein Cognac ! Это заслуживает рюмки коньяку!

Прошли еще годы. В 1986 году я был в Стокгольме. Там в университетском институте Балтии секретарем был эстонский инженер, уже на пенсии, Нереп, отвечавший за всякую технику. Он заговорил со мной: «Служили в армии?» – «Да». – «Где?» – «В Латышской дивизии». – «А я был в Эстонской дивизии». – «В какой?» – «Ну, я воевал на стороне немцев» [98] Имеется в виду 20-я (Эстонская) дивизия Waffen SS. . Тут выяснилось, что и с ним в одно время мы были в Крустпилсе. И здесь тоже не обошлось без рюмки коньяка.

То, что мы воевали по разные стороны фронта, не означает непременной личной вражды. Когда во время народного Пробуждения – Атмоды – Вилис Круминьш пытался создать общество, которое объединило бы бывших красноармейцев и легионеров, я в него вступил, мне это казалось важным. Бо́льшая часть солдат была мобилизована, я встречался и говорил со многими, воевавшими и по ту, и по другую сторону. Военная машина вбирает в себя, не спрашивая, кто ты, с кем ты хочешь быть.

Читая и много думая о событиях Второй мировой войны, я понял, что расовая теория Гитлера по существу предопределила его поражение. Когда он оккупировал Латвию, Литву и Эстонию, людей трясло от ненависти к советской власти из-за только что проведенной депортации. За один единственный год эта власть полностью промотала тот резерв симпатии, который был у многих жителей Балтии к русским, особенно в сравнении с давними угнетателями этих народов – немцами. И вдруг, неожиданно для самих латышей, немцы выступили в качестве их освободителей. Однажды я был в командировке вместе с доцентом Розе, при Улманисе он преподавал в университете. Он мне рассказывал: «Мой отец был офицером в латышском стрелковом батальоне, дважды ранен в боях с проклятой немчурой. В нашей семье немец был фигура зловещая, к тому же не нравилось высокомерие этих господ, смотревших на нас сверху вниз. Но в 1941 году, когда отец уже умер, мы с мамой и теткой, муж которой погиб от руки немцев, с розами в руках встречали солдат Германии».