Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Латыши, с которыми удалось поговорить на улицах, рассказывали, что перед приходом Красной Армии люди толпились главным образом в районе президентского дворца, перед Государственным банком, немцы там выдавали пропуска на тот берег Даугавы, в Курземе. Крестьяне с семьями, повозками, а то и с коровами ждали своей очереди, а над ними летали то немецкие, то советские самолеты. Мосты были взорваны. Вдоль набережной через каждые пять- десять метров чернели воронки от бомб и снарядов. Не работала, понятно, и электростанция.

Говорили еще, что в Риге в последние «немецкие дни» людей хватали на улицах, чтобы увезти в Германию. Моя бывшая квартира на улице Веру была полностью разрушена снарядом, выпущенным с истребителя. Взрывом уничтожило уникальные культурные ценности, – все, что собирали отец, братья и я, в том числе мою библиотеку с первоизданиями русских классиков. На улице Веру мы жили дважды в двух разных местах. Теперь я стучался в двери наших бывших соседей Соковых.

За дверью молчание. Постучался настойчивее. Безрезультатно. Тогда я начал звать: «Лёня! Боря! Откройте!» Дверь отворила их старшая сестра Александра, за ней стояла мать, старая госпожа Сокова.

Обе в один голос воскликнули: «Петя! Ты жив!» И сразу последовал недоуменный вопрос: «Разве в армии есть евреи?». Вид у меня был внушительный: форма, сапоги, «наган» и вдобавок автомат ППШ, взятый с собою «на всякий случай».

А дальше пошли рассказы… Муж Александры, Буш, был на улице задержан немецким патрулем, уведен на корабль и вывезен, видимо, в Германию. Боря Соков где-то получил UK («не подлежит призыву», по-советски – «бронь»). О Лёне они якобы ничего не знали (потом был слух, что он воевал на стороне вермахта, у власовцев).

Нора служила переводчицей в псковском гестапо [102] Гестапо (нем. Geheime Staatspolizei) – секретная полиция в нацистской Германии. На оккупированных восточных территориях отделений гестапо не было. Так ошибочно именовали иногда Полицию безопасности (нем. Sicherheitspolizei, сокращенно Sipo) и Службу безопасности (Sicherheitsdienst, SD) . Франк отморозил обе ноги под Сталинградом, самолетом был доставлен на вермахтовскую «большую землю», ноги ему ампутировали. Об Акселе и Волдемаре они ничего не знали. Владек воевал в Польше, по всей вероятности, в «пролондонской» Армии Крайовой. Юрек сидел где- то в гитлеровском концлагере. Все Лаздыньши «ушли с немцами». Потом я слышал, что доктор Лаздыньш якобы стерилизовал евреек, бывших замужем за латышами. Тут возник трудный для расово озабоченных вопрос, потребовавший специальных решений, – даже у некоторых латышских офицеров были жены-еврейки. Такой вот получилась встреча с улицей Веру в 1944 году.

Наша войсковая часть в это время стояла где-то между Огре и Ригой… На улице Миера мы разыскали дворника, сначала жутко испугавшегося. Я спросил его: «Вы не могли бы указать нам свободную квартиру, где переночевать? Нам ничего не надо, только пробыть до утра. Еда у нас своя». Успокоившись, он привел нас в роскошную квартиру с прекрасной библиотекой. Там были все издания Zelta ābele [103] Zelta ābele – основанное Микелисом Гоппером книжное издательство, книги которого отличало высокое художественное и полиграфическое качество. и многие замечательные книги на латышском, знакомые мне, – «Всемирная история», «Земля и народы». И отдельный шкаф со старинными, редкими изданиями русской литературы. Хозяева жилища то ли жили когда-то в России, то ли прониклись русской культурой.

Мы быстро уснули, а утром вернулись в свою часть. Однажды, через десятилетия, когда отмечалась годовщина освобождения Риги [104] День освобождения латвийской столицы от нацистской оккупации – 13 октября 1944 года. , жена меня спросила: «Слушай, как тогда выглядела Рига?». Мы говорили с ней по-русски, и мне кажется, я нашел точное определение: «Как оцепеневший от ужаса город». Страх перед красными тогда буквально висел в воздухе.

Через несколько дней и нашу часть разместили в Риге, где-то на окраине; я фактически был свободен, мне там нечего было делать, и я бродил по городу.

Дошел до Эспланады, которая тогда еще была не парком, а пустой площадью. Увидел в одном месте толпу людей. Мне попался на глаза знакомый офицер-хозяйственник запасного полка, спрашиваю, что здесь такое. «Есть указание провести митинг, выразить радость по случаю освобождения Риги». Очевидно, начиналась вся та пропагандистская суета, что отличала и первый год советской власти – с приветствиями товарищу Сталину, с возгласами «Ура!». Я ушел. Но позднее мне рассказали о случае на этом самом митинге.

В нем принимали участие майор Красной Армии Эдуард Берклавс и только что присланный из Москвы второй секретарь ЦК КПЛ Иван Лебедев. В каждой республике Советского Союза второго секретаря ЦК присылала Москва. У него были самые широкие полномочия, но была и задача как-то ужиться с первым секретарем, местным кадром. Этот Лебедев был большевиком определенного склада – энергичный, деловой, знающий толк больше в хозяйственных, чем в иных вопросах. И довольно грубый. На том митинге он подошел к Берклавсу, посмотрел на его кирзовые сапоги [105] Кирза – искусственный заменитель кожи, из которого изготавливались солдатские сапоги. и сказал: «Эдуард Карлович, неужели вы не могли найти сапоги получше?». Тут нужно пояснить, что каждому офицеру для ежедневного пользования выдавались кирзовые сапоги, а для торжественных случаев дополнительно – кожаные. И у меня такие были. Но Берклавс до Риги дошел с боями, а не приехал поездом, как Лебедев. Он опустил взгляд на свои сапоги и сказал: «А чем плохи мои сапоги? В них я пешком дошагал до Риги!».

Это был, кажется, первый раз, когда Эдуард Берклавс позволил себе такую вольность с высоким начальством.

Осенью 1944 года «отрезанная» группа немецких войск вырвалась из окружения и образовала так называемый «Курляндский котел». Поэтому так много переводчиков, как думали вначале, не понадобилось. Меня и еще пятерых офицеров командировали в Матишскую волость. Туда, в огромные сараи, сохранившиеся, кажется, с помещичьих времен, были свезены трофейные документы из германских штабов и других учреждений – печатные и рукописные, сваленные как попало. Никто не знал толком, что делать с этой горой бумаг. Там работали и специалисты из архивов, мужчины и женщины, но с ними у нас не было никакого контакта. Наша задача была уяснить, нельзя ли часть этих документов использовать в других целях. В каких – по- настоящему не было сформулировано. Мне все это было достаточно интересно. Деловые бумаги, счета меня не интересовали. Зато здесь можно было читать немецкие и латышские газеты последних лет – там были Deutsche Zeitung im Ostland [106] Deutsche Zeitung im Ostland («Немецкая газета в Остланде» – ежедневная газета рейхскомиссариата Остланд (1941–1944). , Tevija [107] Tevija – газета на латышском языке, находившаяся в ведении Отдела пропаганды Рейхскомиссариата (1941–1945). и много чего еще. Когда я демобилизовался в августе 1946 года, была разобрана и инвентаризована хорошо если половина тех бумаг.