Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Проходят годы. Энгельгардт сам теперь шофер такси в Париже начала двадцатых годов. Еще жива память о Версальской мирной конференции, завершившей мировую войну. «Французы, англичане, американцы, бельгийцы, все в парадных костюмах, садятся в мое авто и едут домой, в мою рожу не глядят, лишь суют мне полфранка на чай, а я вспоминаю тот новогодний бал в Зимнем дворце».

В одну из первых наших встреч я спросил Энгельгардта, не происходит ли его род от балтийских баронов. От волнения он прямо-таки взвился. Казалось, еще чуть-чуть, и он кинется на меня с кулаками. «Я русский дворянин и православный человек!» – «Борис Александрович, не обижайтесь, но фамилия – Энгельгардт…» – «И что из того, что Энгельгардт?!»

Энгельгардт – довольно распространенная дворянская фамилия. Потом я выяснил, что его предок Энгельгардт из Курляндии в свое время поступил на службу к польскому королю, стал генералом, брал Смоленск и за боевые заслуги получил там обширные угодья. Через тридцать или сорок лет русские отвоевали Смоленск у поляков. У предка Бориса Александровича было две возможности – или все бросить и уйти, или принять православие и остаться. Он выбрал православие, сохранил за собой и умножил земельную собственность. Триста лет подряд Энгельгардты были русскими помещиками на Смоленщине. «У нас с этой немчурой никаких сношений нету!» – сказал мне мой замечательный собеседник уже более миролюбиво.

В Германии я познакомился с историком, жена которого была из рода Энгельгардтов. Рассказал им про моего Энгельгардта. «Он не забыт», – сказала дама и принесла бумаги со всей родословной. Там мы его и нашли. И вся информация, почерпнутая мной у самого Бориса Александровича, оказалась точной.

В Ригу Энгельгардт попал потому, что его пригласили инструктором верховой езды в рижский Офицерский клуб. Рассказывая об этом, он напомнил еще раз, «не ради самохвальства, а для понимания дела», что дважды выигрывал главный приз на Большом императорском конкуре.

Энгельгардту был присущ особый склад речи. Он мог выдать изящную фразу по-французски и тут же сопроводить ее грубой казарменной лексикой, дополнив сказанное пояснением на чистейшем литературном русском языке. При этом создавалось впечатление, что он знает абсолютно все и всех в Петербурге и во многих других местах. Какое громкое имя ни назовешь, он мог поведать не только о самом человеке, но и о его ближней и дальней родне. Я слушал и не знал – верить или нет?

Но знания и связи Энгельгардта и впрямь были необычайно богатыми, и мне понадобится небольшое отступление, чтобы рассказать о том, как я в этом убедился.

Во многих рижских семьях как идеальную няню, воспитательницу малышей знали Эмилию Рингеле, если я верно помню ее фамилию. Одно время, когда Григорий был малышом, она работала и у нас. По мере надобности Эмилия была латышкой, русской или немкой. Когда-то она служила бонной в домах высшей петербургской знати и славилась как изумительный кулинар. Когда она служила у Извольских, сам великий князь поцеловал ей руку в благодарность за отменное угощение.

Как-то я навестил Эмилию, когда она давно уже не работала у нас, – просто зашел поговорить. Спросил, где она служила в таком- то и таком-то году. «О, в то время я была у Козлянинова!» Я не знал, что это за Козлянинов. «Ну, их было трое братьев». Я попросил рассказать об этих людях подробней, обо всех и каждом по порядку, и все услышанное записал. Эмилия помнила все: кто был в каком чине, когда какие события происходили в семье. Помнила имена жен, дочерей и их женихов, кто происходил из какого рода. Когда покончили с Козляниновыми, перешли к их окружению, к людям, бывавшим в их домах. Эмилия без запинки называла все новые имена, притом большинство из них я встречал чуть ли не в любом труде, посвященном истории России тех лет.

И Энгельгардта я не раз расспрашивал примерно в том же духе, и он охотно отвечал мне. Однажды я упомянул Козляниновых – знали вы таких? «А кого вы имеете в виду? Их было три брата». Я сидел за своим письменным столом, немного приоткрыв ящик, где лежали мои записи беседы с Эмилией, и сверялся с полученными от нее сведениями, стараясь это делать незаметно. Все имена, события, даты совпадали стопроцентно!

Неожиданно Энгельгардт, усмехнувшись, спросил: «Ну что, экзамен окончен?». Я почувствовал, что краснею. Пришлось признаваться. «Ну да, Борис Александрович, я начал было сомневаться. Поймите, о ком или о чем вас не спросишь, – вы готовы выдать целый роман». – «Поймите и вы меня, Петр Яковлевич. Я с этими людьми учился либо в Пажеском корпусе, либо в Михайловском артиллерийском училище, либо в Николаевском пехотном, либо в Академии Генерального штаба, либо на Юридическом факультете Императорского университета. Или встречал их на балу в Зимнем дворце. Вместе навещали и великосветские бардаки…» – и внезапно поинтересовался: «А вам не случалось побывать в великосветском бардаке?» – «Увы». – «Жаль. Много потеряли…»

Энгельгардт был уверен, что знает, почему белые потерпели поражение в Гражданской войне. «Потому что в России важнее всего был всегда земельный вопрос. У крестьян была поговорка: курицу некуда выпустить – земли нету. Большевики им дали землю. Сперва отняли у других, поделили награбленное по-революционному, грубо, как разбойники. Но крестьянин землю получил, притом изрядный кусок. Он еще не знал, что впереди коллективизация. Впервые в истории русский крестьянин дорвался до земли. И тут появляются Деникин, или Колчак, или еще кто-то и отбирают эту землю. Правда, большевики отбирали зерно, продразверстка, – в руки красных не попали губернии с плодородной землей, им достались голодные местности, которые надо было как-то кормить. Да, большевики отбирают зерно. Но крестьянин знает – земля моя».

Деникин, так же, как Энгельгардт, окончил Академию Генерального штаба, это давало им право обращаться друг к другу на «ты». Энгельгардт говорил Деникину: «Становись мужицким генералом, оставь им их землю!» – «Не могу, – отвечал Деникин. – Офицеры меня не поддержат». И он начал последнее большое наступление в направлении Москвы. Сдавались город за городом. Ленин приказал Орджоникидзе послать против Деникина латышских стрелков, и те в ходе Орловско-Кромской операции осенью 1919 года разгромили деникинскую армию. Ударной силой, решившей исход сражения, были латышские стрелки. В боях участвовали и красные казаки, а в резерве стояли просоветские эстонцы. Началось отступление белых, обратившееся в бегство. Большевики в тот раз победили потому, что у них была поддержка крестьянских масс.

Вопрос о земле решил все.

Это было в 1948-м или 1949 году. Мой бывший начальник по горкому партии прислал записку – нужно устроить на работу такого-то человека. Ладно, устроил. У вновь пришедшего было очень странное лицо – как будто составленное из разных, притом не подходящих одна к другой частей. Несмотря на это, он имел фантастический успех у женщин. Почти после каждой его командировки из Лиепаи, Даугавпилса и так далее в Бюро приезжали женщины, с которыми он там переспал и которые жаждали продолжения отношений. Плюс к этому выяснилось, что он то и дело блефует, а потому я, недолго думая, его уволил. К сожалению, я не учел, что советский закон предусматривает в таких случаях долгую и сложную процедуру; начинать надо было с предупреждения.