Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

То было типичное явление – никто не поинтересовался дальнейшей судьбой этих людей и, повторюсь, никто толком не думал о том, кого поставить на их место. Я, к примеру, знал одного человека, выдвинутого на руководящий пост в системе милиции. На лейтенантских курсах, где учился и я в 1942 году, он был глупее всех. Когда мы, остальные, узнали, что он теперь начальник райотдела милиции, то поняли сразу: долго он на этом месте не удержится. Так оно и было, очень скоро его сняли. Однако новый разворот дал и толику забытой свободы: на собраниях вдруг заговорили по- латышски! Но через неделю Берию сняли и арестовали, в Москве созвали Пленум партии, на котором постановили, что все было неправильно. И Ян Эдуардович Калнберзиньш снова стоял на трибуне и признавал свои ошибки. После того, как он покаялся в своем недавнем и недолгом заблуждении, все вернулось в прежнюю колею: всякие разговоры о национальных кадрах и латышском языке прекратились. Помню тогдашнюю беседу с коллегой Паулсом Дзерве – можно сказать, мозгом группы Берклавса. Он сказал – ну что ж, первый кавалерийский натиск не удался. Но это не значит, что надо опустить руки. Не обязательно звать молодежь на митинги и на баррикады. Мы можем воздействовать на молодых медленно и постепенно, многое тут зависит от преподавателей общественных наук.

Дзерве рассказал, что преподаватель Сельскохозяйственной академии Янис Путниньш, бывший подпольщик и многолетний профсоюзный работник, пошел на повышение, так что в Академии освободилось место. «Мы, я и Эджус (Эдуард Берклавс), рекомендовали тебя!» Мне пришлась по вкусу идея стать преподавателем высшей школы – своим лекционным бюро я был уже сыт по горло.

Отправился в Сельскохозяйственную академию. В то время она располагалась в Риге на улице Аусекля, 5. Ректор Амалия Цекулиня сказала: «Да, к сожалению, Путниньша от нас забрали. Он был прекрасным преподавателем. Честно говоря, мы вас не ждали, Путниньш нас полностью удовлетворял. Но нечего делать – он для нас потерян, и теперь нужен кто-то другой».

Я начал читать лекции на факультете агрономии. После двух лекций Цекулиня позвала меня к себе. Она встала, обошла свой стол и пожала мне руку. «Я очень извиняюсь за свои глупые слова. Вы читаете лекции лучше Путниньша».

Так я начал преподавать в Сельскохозяйственной академии. Сперва на полставки, потом на полной и под конец стал заведующим кафедрой.

Здесь, на кафедре, трудилась очень пестрая публика. Были старые большевики, например, Эдуард Юревич. Это был человек, способный мыслить самостоятельно, ибо были там и люди, действовавшие, как автоматы. Среди преподавателей было немало латышей и латышек из России. Одна из них – Новик. Оказалось, когда Альфонс Новик, впоследствии министр госбезопасности ЛССР, сидел в латвийской тюрьме [131] Альфонс Новик отбывал заключение в Латвии с 1933 по 1938 год. , комсомолки из Советского Союза, латышки, с ним переписывались. И эта симпатичная женщина в итоге стала женой Новика, который сам по себе был редкой дрянью. Из российских латышек помнится еще Аузиня. Относительно безвредная, так же, как и Новик. Но были там две или три молодые женщины с горящими глазами, выдрессированные на курсах в Ленинграде в совершенно сталинском духе, хотя сам Сталин уже и умер. Их как бы идейным вождем считалась некая Жемчужина, муж которой был политработником в Прибалтийском военном округе. Эти дамы живо унюхали, что я – не их поля ягода.

В то же время общая атмосфера в академии была весьма обнадеживающей. Там я познакомился с людьми, с которыми созваниваюсь до сих пор. Например, с тимирязевцами – людьми, посланными учиться в Москву в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию [132] В советские годы московской Сельскохозяйственной академии, основанной в 1865 году, было присвоено имя Климента Тимирязева. в 1941 году или попавшими туда после ранения.

Я читал лекции иначе, чем большинство тогдашних преподавателей, так как предпочитал, чтобы студенты мыслили самостоятельно, доходили до понимания предмета. Если кто-то из них говорил, например: «Плеханов ошибался», я отвечал: «Хорошо, пусть будет так. Плеханов ошибался. Но я ручаюсь, что Плеханов был умнее меня и умнее и образованнее любого из вас. Теперь разберемся, в чем же именно он ошибался».

Я со своими студентами отправлялся в библиотеку, в отдел зарубежной литературы, брал и рекомендовал им хорошие книги в убедительном переводе, скажем, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. В течение года вся группа успевала обменяться этими книгами. В конечном счете период Сельскохозяйственной академии, несмотря на препятствия и трудности, запомнился мне как нечто очень светлое.

Через год или полтора после моего прихода ректором Академии стал Янис Ванагс. Это был человек известный. В 1940 году он занимал пост наркома сельского хозяйства, во время коллективизации также возглавлял министерство. Был он со странностями, впрочем, симпатичными.

Однажды ректор издал приказ, показавшийся мне неверным. Будучи относительно молодым и ершистым (мне исполнилось тридцать четыре), я пошел к нему объясняться. Ванагс сильно косил. Он смотрел на меня и молчал. Я горячо доказывал ему его неправоту. Он продолжал наблюдать меня, можно сказать, с двух сторон. Умолк, наконец, и я. Он сидел и молчал. Я сидел и молчал. Ванагс думал чрезвычайно медленно. Прошла еще минута. И вдруг он расплылся в улыбке и сказал: «Вы правы. Как я сам сразу не сообразил. Во всяком случае – повторяю, вы правы». После чего начался подробный разговор – кто я, откуда. Это нас очень сблизило. В заключение он сказал: «А приказ я отменю. Это пустяки».

Попрощавшись, я ушел. Вдруг – уже на лестнице – слышу, меня зовет секретарша. «Вернитесь, пожалуйста!» Я вернулся в кабинет, и Ванагс сказал: «Как вы хотите? Чтобы я объявил, что вы приходили ко мне, объяснили это дело, и я после этого отменяю приказ, или ваше имя не стоит упоминать? Как скажете, так и будет». Я ответил: «В этом вопросе я совершенно не нужен. Пусть будет так, что вы, хорошенько все обдумав, решили отменить свой приказ, и все». «Ладно, – сказал Ванагс, – но учтите, я готов был назвать автором решения вас».

Таков он был, Ванагс. Я с ним дружил до его смерти. Часто навещал его. Сказал речь и на его похоронах. Он был истинным патриотом Латвии, сторонником Берклавса до тех пор, пока с последним можно было говорить. Под руководством Ванагса Сельскохозяйственная академия в сравнении с другими вузами была чистым раем.

Преподаватели наши вообще были очень интересный народ. Ректор Янис Ванагс – это раз. Декан агрономического факультета, позднее проректор Академии Семен Погодин, уроженец Резекне, в молодости потерявший руку при работе на молотилке. Замечательный певец. Быть с ним вместе на какой-нибудь студенческой вечеринке, на свадьбе было настоящей радостью. К сожалению, спился и умер, отправившись на машине домой. Невеселая судьба.