Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

Спрашиваю Кристину:

– Ты говорила, что у тебя будет три сотрудника.

Она кивает.

– А хочешь, я тебе расскажу про страховку на случай sexual harassment? Это недорого.

– Майкл, в моем магазине sexual harassment невозможен.

– А почему?

Она совершенно серьезно тычет пальцем в плакатик на стене: «No sexual harassment allowed in our store».

– Понимаешь, – объясняю я, – тот, кто другого обижает, сам может не понимать, что он делает. Это все в голове у пострадавшей стороны. Вот, бывает, скажет один человек другому: «How are you doing?», а тот уже считает, что это sexual harassment.

– Майкл, – говорит она, глядя на меня несколько свысока, как на маленького мальчика. – Нельзя никого задеть, сказав ему: «How are you doing?»

– Ты думаешь? Вот смотри!

Я выбираюсь из массажного кресла и не спеша, вальяжной походочкой, направляюсь в её сторону. При этом я шевелю пальцами рук, приподнимаю брови, придавая лицу выражение «ути, мой пупсик!», и сладким голосом нараспев говорю: «How are you doing?»

До чего странный бывает народ, надо сказать. Кристина в ужасе отскакивает от меня метра на три, одним прыжком.

– Вот видишь! – говорю ей. – Так рассказать тебе про EPLI (employment practices liability insurance)?

Это я мысленно так её называю. На самом деле её зовут Натали, и она немка лет тридцати, симпатичная невероятно и очень свойская. Она лет пять прожила в России, бизнес какой-то налаживала. Потом вышла замуж за местного парня и переехала в Калифорнию. Здесь она тоже начала бизнес: пекарню. Выписала здоровенную машину из Италии, пекаря привезла из Германии. Сняла громадный ангар в Сан-Матео, недалеко от хайвея, фактически в полосе отчуждения. Но там не пустырь, а типа проселочная улица, и на ней лепятся какие-то сараюшки. Их арендуют частники, предоставляющие услуги по ремонту автокузовов, оптовые торговцы кафельной и гранитной плиткой и остальные в том же роде.

С первых шагов Наташке не повезло. На нее подали жалобу соседи еще на этапе получения лицензий и пермитов. Типа, запах из ее пекарни будет распространяться по всей улице и всем мешать. Поэтому открылась она реально на 5 месяцев позже намеченного срока. А за аренду все это время нужно платить. И за машину, привезенную из Италии, сто тысяч надо возвращать банку, плюс проценты. Наташка уже всерьез подумывала, не подать ли ей на банкротство. Во всяком случае так она мне рассказывала. Но в итоге всё решилось, и дело пошло.

До этого я не понимал, почему в русских магазинах тот или иной вид хлеба бывает только по определенным дням. А теперь понял: печку настраивают на определенный режим выпечки, и весь день пекарня только этот вид и производит. Если даже и не весь день, то много разных видов выпечки за один день в одной такой печи не сделать.

Проезжая мимо нашего офиса в Маунтин-Вью, Наташка иной раз могла заскочить и закинуть нам поддон с образцами продукции. Сказать, что это было объедение, вообще ничего не сказать. Её хлебы были и с изюмом, и с орехами, и с семечками подсолнуха, и с семечками тыквы. Они были всех цветов и оттенков. А пахли так, что на аромат сбегались соседи из других офисов с вопросом: «А что это у вас?»

Мы, можно сказать, дружили с этой пекарней и всем про нее рассказывали. Но розничной торговли Наташка в своем помещении не вела. Она распространяла свою выпечку по некоторым магазинам, и кто хотел купить, должен был знать эти точки либо приходить в воскресенье на Farmers Market, там Наташка продавала с лотка. Я про Наташку всем знакомым владельцам русских магазинов рассказал, но они не вдохновились: для нашей публики, говорят, дороговато.

Однажды я выехал «на дело» в Сан-Франциско, чтобы оценить большущий универсам в даунтауне и поговорить с хозяйкой. А по дороге заскочил к Наташке, не хватало ее подписи на одном документе. Она мне на дорогу дала поднос с выпечкой. Еду, запахи обонянием поглощаю.

Магазин мне понравился невероятно. Со вкусом все оформлено, с любовью, с изыском. Вина, кулинария, кофейня такая, что просто закачаешься. И хлебные лотки тоже стоят, но явно не соответствуют уровню изыска. Я хозяйку спрашиваю, отчего же у них нет утонченных немецких хлебов.

«Ой, касатик, – говорит хозяйка. – Такая история с этим делом приключилась – застрелился наш поставщик. Такой славный был парень, и хлеб такой выпекал. Прямо не знаю, что и делать!»

Я сбегал к машине и вернулся с поддоном Наташкиной выпечки. Надо было видеть, как профессионалы работают! Хозяйка аромат нюхнула, глазом сверкнула, пару ломтиков пригубила от разных хлебцев: «Как с ними связаться?»

После этого случая Наташка сделала ко мне в офис специальную ходку и просто завалила нас хрустящими булочками.

В другой раз, когда пришло время участвовать нам в ежегодной русской ярмарке, проводимой «Джуйкой», я сообразил, что Наташкины хлебы больше народу к нам привлекут, чем плакат Portnov Insurance Services. Так и вышло. Наташка подогнала свой грузовик, и мы за день по трешке весь его распродали. К нам даже очередь стояла. Действительно, аромат такой, что мимо пройти невозможно. Некоторые уходили домой, а через пару часов возвращались и еще докупали. И нам реально было с кем поговорить о страховании!

Мои занятия страхованием происходили на фоне разных других процессов и событий.

Рынок труда в ай-ти обвалился в начале 2001 года. В течение двух лет ситуация была крайне тяжелой, несмотря на то, что десятки тысяч программистов из Индии и других стран, завезенных по рабочим визам, возвращались домой. Это было заметно по опустевшим внезапно хайвеям. Многие айтишники переезжали из Долины в другие штаты или в Южную Калифорнию, где с работой было в порядке. Кризис оказался преимущественно региональным.

В 2003 году рынок слегка оживился, стало вполне возможно найти работу, хотя зарплаты заметно упали по сравнению с докризисными, до обвала интернет-бума.

Начиная с 2004 года появились рабочие места для начинающих, для тех, кто хочет поменять профессию. Мы это видели, поскольку ежедневно отслеживали ситуацию и держали руку на пульсе. Но никто из окружающих в это не верил, слишком сильным было психологическое потрясение, пережитое совсем недавно.

В 2004 году через нашу школу, которая не закрывалась ни на один день, прошло около 50 студентов. Впервые мы смогли всех их, поголовно, отправить на практику в компании. Ровно через 10 лет после создания школа пришла в то равновесное состояние, которое я с самого начала считал идеальным: каждый студент должен иметь возможность несколько месяцев стажироваться в компании и приобрести реальный опыт.

Перед обвалом у нас было три, примерно равных по численности, потока студентов: русские, индусы, китайцы. Теперь демография изменилась. Китайцы исчезли напрочь, даже сейчас их очень мало. У них традиционно принято следовать толпе, быть вместе со всеми. Парадигма китайской общины изменилась: неразумно делать работу, которую могут скинуть за рубеж. Поэтому умный китаец переучивается на паралигала (помощника адвоката) или медсестру.