Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

Я опубликовал статью в местной независимой русскоязычной газете «Взгляд», которая только-только начала издаваться. К статье прилагалось объявление. Весь наш начальный инвестиционный капитал составили расходы на это объявление – 200 долларов. Называлась статья «Черный ход в Силиконовую долину». Там объяснялось, что есть такая профессия – тестировщик ПО. Никто про нее не знает, а она ждет тех, кто образован, целеустремлен и готов трудиться, чтобы устроить свою жизнь достойно на новом месте. Собственно, я и сейчас примерно то же самое говорю.

Собрались первые студенты. Всего их было 18 человек. В силу особенностей расписания они разделились на две группы – 7 человек в одной и 11 человек в другой.

В основном обе группы были заполнены людьми отчаявшимися. Плохой английский, отсутствие востребованной специальности. Почти все на велфере, почти все из Са-Франциско, за небольшим исключением. Всего пара человек до тридцати, а так всё больше за сорок. Одна женщина вообще попала обманным путем. На вопрос о возрасте она ответила: «Ну, до пятидесяти». Было ей на самом деле 54 года, как впоследствии стало известно. И она оказалась одной из наших самых успешных студенток. Кандидат технических наук, из Питера.

Глядя на ее путь в новой профессии, я понял, что потолок в 50 лет – это мои собственные комплексы и страхи, нежелание брать на себя ответственность. В реальном мире возраст не помеха.

А у неё не только с возрастом были проблемы, но и с языком не ахти, и вдобавок без автомобиля. То есть полный букет налицо! Мы к этой даме еще вернемся. Ибо история ее сама по себе заслуживает внимания.

Жизненные истории людей на переломе судеб… Пронаблюдав свыше пяти тысяч человек в их профессиональной и, временами, человеческой трансформации, я могу привести много примеров, иллюстрирующих ту или иную идею. Иногда от всех этих историй и их поучительности у меня возникает почти физическое ощущение тонкой связи с теми, кто задокументировал для нас истории своих великих современников, живших столетия и тысячелетия назад. Ученики Христа, сподвижники Моисея или царя Соломона. Теми, кто наблюдал, осмыслял и излагал их жизнеописания на папирусах… Истории людей, которых я наблюдал начиная с 1994 года, с которыми соприкасался в процессе их перековки в тестировщиков, сами по себе составили бы хорошую коллекцию для любой философской школы.

Вы еще много жизненных историй узнаете из этой книги. Грустных и веселых, о величии духа и его ничтожности, о подлости и достоинстве, о грязи и чистоте. О жизни в общем. Ибо что есть жизнь, если не путь, не движение, не преодоление?

Итак, ко мне пришли 18 отчаявшихся по жизни людей. Что их привлекло? Почему они согласились участвовать во всем этом более чем сомнительном мероприятии? Социальные работники в Jewish Vocational Services говорили им: «Ребята, очнитесь! Даже если эти никому не известные выскочки не смоются с вашими деньгами, зачем вам платить им за то, что мы для вас делаем бесплатно?»

Друзья и знакомые говорили им: «Не существует такой профессии! Программисты сами свой софт тестируют. Где ты вообще видел, чтобы на инженера за три месяца с нуля обучали?»

Еще больше народу им твердили: «Куда ты с суконным рылом в калашный ряд? Без языка, с непонятно каким (т. е. неамериканским) образованием, старый (то есть не сразу после института). Кругом полно американцев безработных, с местным образованием, с прекрасным английским, молодые выпускники университетов – погляди, пиццу развозят. Что ты о себе возомнил? У тебя нет никаких шансов».

Ко мне пришли люди, которые уже сдали свой первый тест на успех в жизни: сказали НЕТ тем, кто тянул их на дно. В принципе, они уже знали мою историю и примеряли её на себя: смогу ли я повторить путь этого парня? Потому что весь наш курс был моделированием пройденного мною профессионального пути. И это был если не единственный, то самый важный вопрос.

Руфина поначалу опасалась беседовать с потенциальными студентами – совсем не знала, что им сказать. Но пыталась. Успокаивала их, что у нас есть опыт, что мы не с улицы, что концепция уже обкатана на мне… Остальное я сам уточнял, если у людей оставались вопросы. Не уверен, понимала ли Руфина, что люди приходят после прочтения моей статьи. Но она очень гордилась, что народ собрался в таком количестве, и постоянно хвасталась, как замечательно она провела беседу с тем и с другим. Может, она хотела, чтобы я ее похвалил? Но я совершенно не способен хвалить человека, который сам себя часами безостановочно нахваливает.

Как я уже говорил, шесть дышащих на ладан компьютеров были подарены «Джуйке» фирмой Гузика. Руфина ставила это себе в заслугу: никто не верил, что Гузик что-то пожертвует, но она к нему сходила, поговорила, и он смягчился.

На собранные со студентов деньги были куплены еще компьютеры, примерно по тысяче долларов за каждый. Были ещё небольшие расходы – на учебники, например. Всего компьютеров набралось немного, с десяток, не больше.

Выделенная «Джуйкой» комната была небольшой, метров 20–25, вытянутой, со столами, расставленными вдоль двух длинных стен. Студенты сидели лицом к стене, спиной ко мне, двумя рядами. Я мог двигаться туда-сюда по образовавшемуся проходу, что очень удобно, когда нужно при изучении автоматического тестирования править быстро и сразу десятку человек. Комнатушка не отапливалась и выглядела скорее как сарайчик, нежели классная комната.

С «Джуйкой» у нас был договор: за аренду помещения они получают 20 % от сбора, то есть по сотне со студента. Пребывание на территории «Джуйки» имело для нас одно преимущество: хоть мы и не имели к организации никакого отношения, но авторитет «Джуйки» на нас в известном смысле распространялся. По принципу, «были бы это жулики – их бы «Джуйка» не пригрела». Такое рассуждение. Плюс, как я раньше уже говорил, пало-альтовская «Джуйка» – московская. Даже более того: из двух работников русского отдела одна была женой моего товарища по институту связи, и в ЦКБ связи мы с ним тоже проработали вместе года четыре. Таким образом, в глазах местных силиконово-долинных эмигрантов (не сан-францисских) из зоны влияния «Джуйки», (т. е. 95 % советских эмигрантов), мы не просто свои ребята, а очень надежные, приличность которых подтверждается на очень доверительном уровне.

Даже спустя 17 лет я помню их очень хорошо (не всех, конечно).

Вот Гога – симпатичный мужчина из Киева, лет 48. Работает временно, месяца три чертит что-то за копейки. Весь светится улыбкой, теплом, доброжелательностью. Как-то уже в конце курса я объяснял студентам, как проходить собеседование. У меня имелся список из десятка важных принципов, которые я, один за другим, по номерам, на доске им изложил. А Гога и еще пара студентов на тот момент уже активно искали работу. Через неделю собираемся на очередное занятие. Гога, возбужденный прошедшим накануне собеседованием, на перемене отзывает меня и говорит: «Миша, когда вы рассказываете про собеседование, очень важно рассказать вот об этом…» И он пункт за пунктом, почти дословно, перечисляет то, что я им неделю назад рассказывал. Я отвечаю: «А разве это не то, что я рассказывал в последний раз?» Он смотрит на меня удивленно, будто я с Луны свалился. «Послушайте, – говорит, – в следующий раз, когда будете рассказывать про поиск работы, очень важно сказать вот об этом.» И снова идет по моему списку. То есть он не столько усвоил материал, сколько присвоил, что для педагога очень приятно на самом деле.