Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

Его глаза загораются.

– В НАСА мы знаешь, как тестировали? Понедельник тестируем. Вторник тестируем. Среду тестируем. Четверг тестируем… А в пятницу – на борт и взлетаем!!!

Филя и Дэйв вели в классе проект, но преподавать тестирование, кроме меня, было некому. Я вёл и ручное, и автоматическое. И резюме студентам сочинял, и что с ним делать, объяснял, и на вопросы многочисленные по ходу дела отвечал, а ещё консультировал тех, кто уже вышел на работу, им тоже надо было иногда помочь. Накапливалась чисто физическая усталость. Но мало этого.

Я придумал школу, создал её с нуля своими руками, от начала до конца разработал процесс, добился результата. А ко мне, в мою школу, в мой класс, приходят люди совершенно дезориентированные, пребывающие в абсолютной уверенности, что это бизнес Руфины, в который она то ли из жалости, то ли по случайности наняла кого-то там уроки вести. Я пытался объяснить Руфине, что так делать нехорошо. Но выяснилось, что она вообще не понимает, чего это я тут придумал и создал. Это все она сама! Руфина совершенно искренне так считала.

Доходит до полного идиотизма. На мою реплику: «Руфина, очнись, для тех, кто прошел через эту мясорубку, я – живая легенда!» – получаю совершенно искренний и тем самым еще более чудовищный ответ: «Кого я к доске поставлю, тот и будет для них живой легендой!»

Стало ясно, что история наша подошла к концу. Вопрос только в том, как будет поставлена финальная точка.

Я сказал жене, что с Руфиной у нас ничего не получится, надо открывать свою школу. Жена ответила, что никакой школы не надо, сил на неё нет. У нас уже есть всё, что нужно для жизни. Пусть Руфина выкупит мою долю и дальше как хочет, так и разбирается. Я согласился с женой. Сил на новые подвиги не было совершенно.

Повод для окончательного разрыва не заставил себя долго ждать. Но прежде чем я о нём расскажу, надо упомянуть, что к лету 1995 года, то есть через год после открытия наших курсов, в Сан-Франциско один за другим стали появляться какие-то копии нашего курса. Причем много и быстро. Каждый месяц добавлялось по одному-два. К концу года в русскоязычных газетах уже печаталось с пяток объявлений о наборе на курсы тестировщиков. Руфина жутко по этому поводу переживала – нас выдавливают из бизнеса конкуренты! Я смотрел на это так: из Сан-Франциско к нам еще нужно добраться, это не каждому под силу. То есть мы с города собираем самые сливки: оснащенных, мотивированных, осведомленных. Если проводить курсы в городе, то собрать желающих легко, но на работу там мало кто устроится, в то время как у нас трудоустройство выпускников практически 100 %. То есть наши конкуренты, конечно, поначалу соберут деньги с тех, кто нам все равно не интересен, а в бизнесе удержаться не смогут в силу крайне слабого результата. Но Руфина не понимала этого в упор. Каждого, кто за сотню баксов давал в газете объявление, она считала убийцей её собственного бизнеса. А конкурентам даже нанять в преподаватели было некого. Да и понимали они в предмете не больше Руфины, которая готова была брать деньги с каждого, кто был готов платить.

Руфина потребовала, чтобы мы увеличили набор. Можно было его и утроить, и упятерить: желающие сотнями записывались в лист ожидания. К сентябрю 1995 года у нас в записи стояло 250–300 человек. Когда я говорил Руфине, что нельзя брать на обучение больше людей, чем мы в состоянии потом трудоустроить, она истерила: пока люди деньги дают – их надо брать, а там видно будет! Что, типа, я зажрался, а ей двух малых детей поднимать.

Ежедневное пребывание в современном офисе, где при ней постоянно находился Полярник и с десяток студентов, создало у Руфины ощущение руководства оживленным бизнесом, большим хозяйством. Кроме того, со временем некоторые рекрутеры, знавшие о нашей школе, стали названивать сами и просить прислать кого-то. Так парочка студентов из подопечных Полярника получили работу. После чего Руфина возгордилась окончательно. Крыша у нее поехала ещё сильнее, если вообще можно сильнее оторваться от реальности, чем она уже оторвалась.

Однажды кто-то из студентов отказался дать ей своё резюме для рассылки, сославшись на мой список рекрутеров и инструкцию не выходить за его пределы. Руфина в истерике позвонила мне в офис и заявила, что я подрываю ее авторитет. Я спокойно ей объяснил, что есть процесс, она просто не в курсе его деталей. И что если впредь кто-то из рекрутеров будет просить резюме наших студентов, то надо со мной согласовать кандидатуру, поскольку я это тщательно координирую. Тут она мне и говорит: «Да я не хуже тебя этот процесс координирую и студентов на работу устраиваю!» Вот и отлично, говорю я. Значит, мне не придётся продавать мою долю в бизнесе постороннему человеку. Если ты согласна на 150 тысяч, то я тебе её продам. Она тут же соглашается, не торгуясь, и мы, повесив трубки, на некоторое время расстаемся почти друзьями. Произошло это в двадцатых числах июля 1995 года.

Проблема этой замечательной идиллии заключалась в том, что Руфина не имела в кармане 150 тысяч. А кредит в банке она, сидящая на велфере, никогда не получит. Оставалось брать с нее по частям. Пять лет по тридцать тысяч в год. Две с половиной тысячи в месяц. Это нормально, но насколько надежно? Чтобы брать частями, надо, чтобы Руфина оставалась платёжеспособной, то есть она должна остаться в бизнесе. Этот пункт вызывает у меня даже не сомнение, а полную уверенность в том, что Руфина не продержится в бизнесе в течение пяти лет, на которые мы договорились растянуть платежи. Получается, Руфине надо помогать, её надо поддерживать. В принципе я люблю вести уроки. А если не влом, и за нормальные деньги, то почему бы нет?

Но это не то же самое, что получать деньги просто так, из банка. Я сразу оговорил, что Руфина должна мне выплатить всю сумму вне зависимости от того, справится ли она с бизнесом. Как говорится, не уверен – не бери. Руфина согласилась, хотя это и казалось ей нечестным: за что она должна деньги, если бизнес накроется? Согласилась она только потому, что хотела от меня избавиться. А ещё потому, что верила искренне, что сама подняла и поставила бизнес на ноги. А я его тормозил, развернуться не давал, свёл все к тестированию вместо того, чтобы Visual Basic и C++ преподавать. И деньги уступал конкурентам вместо того, чтобы всё забирать себе. И в Сан-Франциско ничего открывать не хотел… Короче говоря, Руфина хотела от меня избавиться не меньше, чем я от нее.

На словах мы с Руфиной обговорили условия в очень миролюбивой обстановке. Договорились встретиться 10 августа вечером после работы и подписать документ о выкупе моей доли. Я не упоминал об этом раньше, но, кроме договора о партнерстве, у нас не было раньше никакой документации – всё на словах. Наш старый договор оговаривал лишь партнерство 50/50. Сейчас мы решили расписать все подробно, чтобы потом не возникло разночтений. Руфина сказала, что у нее есть знакомый американец, то ли адвокат, то ли студент-юрист, который поможет ей всё грамотно сформулировать. Сама она две строчки на английском могла писать два часа, так что мысль привлечь грамотного человека была вполне разумной.