Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

Руфина до глубины души оскорбилась тем, что я чем-то недоволен. Она мне ничего не должна. Бизнес мы не закрыли? Как не закрыли? А вот подписанная неблагодарным негодяем бумага с условиями моего выхода. Та самая, которую она ложью у меня выманила, чтобы кинуть Чука и Гека.

Руфина не брезговала никакой ложью, никаким лжесвидетельством даже под присягой, просто потому, что она свято верила в этот момент, что говорит чистую правду. Может, я и утрирую, конечно. Безусловно, она частенько сознавала, что поступает подло. Но при этом она свято верила в свою непорочность. В этом сомнений у меня нет. Вот такая живая натура с живым воображением.

Мои претензии по бизнесу были не так страшны, как казалось Руфине. Ни один суд не дал бы мне 50 % от того, что она заработала за почти четыре года. Но за наш первый совместный год вполне могли присудить.

У меня был шикарный адвокат Джонни – американский итальянец, весельчак и большая умница. Первым делом он через суд запросил с Руфины документацию по бизнесу. Конфиденциально, конечно, это не публичная информация. Документы были нужны ему только для того, чтобы выяснить количество студентов, сколько они заплатили, на что эти деньги пошли. Без этого невозможно сформулировать конкретную сумму претензий. Бедная Руфина! Не знаю, какие страхи ее разбирали, но она не предоставила ничего. На том основании, что все документы за 4 года деятельности погибли – намокли в сейфе, стоящем у нее в гараже (так как в офисе места нет), во время протечки трубы, когда гараж затопило. Электронных записей тоже нет – ну, вот такой бизнес, четыре года работает, а нет концов. Все концы в воду!

Как я понимаю, они не хотели и не могли предъявить документы еще и потому, что наружу вылезло бы много других нарушений, да таких, в сравнении с которыми мои скромные претензии показались бы просто комариным укусом. Когда за тобой приходит строгий дядя Сэм, становится уже не до шуток.

Мне на этом процессе было необычайно легко и просто: я говорил правду, только правду и ничего, кроме правды. Это невероятная мощь и сила – видеть, как извиваются под ударами правды позеленевшие от лжи Руфина и ее Жорик. Я читал протоколы показаний, снятых с Руфины. Показания прерывались слезами. Кроме безоговорочной лжи и апелляций к собственной святости, там не было больше ничего.

Даже если принять, что я подписал сфабрикованную бумажонку и мы не изменили договоренность с обоюдного согласия, то у Руфины оставалась серьезная дыра в ее защите: по этому соглашению мне причиталось 150 тысяч. Руфина с Жориком утверждали, что я ничего не получил потому, что начал с ней конкурировать, а это нарушение соглашения. Пусть даже так! Но какова была стоимость моей доли в тот момент, когда я начал вести конкурирующий бизнес? Кто определил ее цену? Никто. Тогда давайте определим ее сейчас.

Второй момент, который убивал Руфину в суде, – это обман меня как партнера в отношении того, что на бизнес были покупатели в лице Чука и Гека. Это не шутки. В момент, когда я (примем ее версию!) подписывал договор о расторжении партнерства, она за моей спиной уже вовсю вела переговоры. Об этом есть показания Чука и Гека. То, что она получила от совместных с ними операций, без всяких натяжек наполовину моё.

Как-то мы с Джонни шли по Сан-Франциско из их офиса в здание суда, это минут 10 пешком. А Джонни очень любопытный.

– Скажи, Майкл, в Раше как бы ты разбирался с Руфиной?

– Я пошел бы к своей крыше, и та стала бы разбираться с крышей Руфины.

– О, так я твоя американская крыша, я разбираюсь с крышей, то есть с адвокатом Руфины.

Другой случай, и тоже во время перехода по городским улицам из одного здания в другое.

– Скажи, Майкл, ты правда читал всех этих коммунистических апологетов: Маркса, Ленина?

– Конечно, очень много читал.

– Слушай, – он оживляется, – расскажи мне каку-нибудь хохмочку из их трудов, чтобы я мог где-нибудь ввернуть.

– Маркс сказал, что нет такого преступления, которое не совершил бы капиталист, если ему обещать 300 % прибыли.

– Боже, как устарело учение старины Маркса! Сейчас они это сделают за гораздо меньший процент.

До настоящего суда дело не дошло, поскольку процесс – это процедура дорогостоящая, и обе стороны не хотели попадать на деньги. Но я получил некоторую денежную компенсацию, и – что на три порядка важнее – компенсацию моральную. Полтора года я был ее ежедневным кошмаром. Хамство и истеричность обошлись Жорику и его супруге в сотню тысяч долларов и полтора года судебного разбирательства, которое для них было как вытирание собственной рожей шершавого асфальта.

Известно, что ниточке (канату!) мошенничества и воровства виться недолго. Руфине удалось откосить от реальной ответственности за счет невероятной лжи под присягой. Поскольку для этой парочки такие вещи – абсолютная норма, оставалось только дождаться окончательной развязки. И дяди Сэма долго дожидаться не пришлось.

Как я уже сказал выше, Жорик провел свою школу через аккредитацию, что привело к резкому увеличению стоимости обучения, снижению количества студентов, но, одновременно, открыло доступ к пелл-грантам (то есть деньгам федерального правительства США, выделяемым для оплаты обучения малообеспеченных студентов). То есть не лично Жорику, конечно, а студентам, которые хотели бы получить такой грант и имели на это право. А кто имеет право? Велферщиков к тому времени уже не оставалось. Но оставались русские пенсионеры – люди без дохода. Им, конечно, пелл-грант ни к чему: учиться 20 часов в неделю они физически не в состоянии. Но можно учиться всего час в неделю. Например, как пользоваться электронной почтой, как читать русские газеты в интернете. А оформить это можно как обучение профессии тестировщика с интенсивностью в 20 часов в неделю, с последующим поиском работы, который можно так же точно сфабриковать. Файлы – они и есть файлы, что в них положишь, то и лежит.

А у них не один офис, а пять: в Лос-Анджелесе, Сакраменто, Сан-Франциско, Саннивейле, Конкорде. И всюду полно скучающих пенсионеров, которых можно учить, как читать газеты в интернете. А кто читать уже не может или ленится, есть другой стимул: коллективные выезды на автобусе в казино в Рино – это не очень далеко. По 70–80 баксов за человека платишь, а 3,300 долларов пелл-гранта получаешь. Так и пошло у них, но недолго.

Трясли все русские школы. Кроме Руфины с ее креативом, были еще одни герои, которые имели право студенческие визы делать. Так они за 5 тысяч оформляли студента задним числом и выдавали ему с ходу OPT – право на работу на год. Я встречал их «выпускников» пару раз до того.

Пришел и к нам тоже следователь – со здоровенным пистолетом на боку, прихрамывая на одну ногу. Суровый мужчина. Я, говорит, из Department of Education. Прикольно! Раньше он служил в ФБР на оперативной работе, но его там подстрелили, так теперь на образование перекинули. Беседа у нас состоялась чисто ознакомительная. Я его спросил из любопытства, не рассчитывая на ответ: как они узнали, что происходит? Ну, вот в данном конкретном случае, например? «Понимаешь, – говорит он, – это очень просто на самом деле. Когда школа получает право на пелл-гранты, то у нее медленно, не спеша, идет рост оборотов. И всегда есть два потока денег: один – в школу, второй – возврат грантов за тех, кто не пришел учиться или бросил учебу в процессе. А тут кривая необычная: вертикальный рост и полное отсутствие обратного потока. Глянули, что там за студенты, а у них средний возраст под восемьдесят!»