Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

Когда я без всякой задней мысли сказал, что самые «крутые» наши студенты – это люди старше 45 (как правило, они очень сфокусированы на достижении конечного результата и времени зря не теряют), то недоумение и недоверие были просто безграничными. В конце концов все «чудеса» были списаны на американские чудачества. Зажрались, мол, и куролесят: то к президенту в личную жизнь залезут, то сексуальные меньшинства специальными правами одарят, то придумают закон, по которому уже и о возрасте работника спрашивать не положено. В резюме израильтянина вы найдете и его возраст, и семейное положение, и количество детей.

Еще одно сильное впечатление от четырехдневного пребывания в Израиле – масштаб употребления русского языка на улице и в сфере торговли. Услышав русскую речь в Пало-Альто или Сан-Хосе, хочется обернуться и посмотреть, кто же это тут по-русски говорит. В Израиле оборачиваться на русскую речь хочется не больше, чем на ивритскую. Через пару дней мы поймали себя на том, что в магазинах начинаем обращаться к продавцам сразу по-русски, без неуместных попыток для начала сделать то же самое по-английски. Результат таких попыток жалок и предопределен заранее.

Бросается в глаза, особенно в Тель-Авиве, что автомобили в подавляющем большинстве крохотные, европейские. Как-то странно видеть четырех здоровеных мужиков в машине класса Ford Fiesta или Geo Metro. Помимо невооруженным глазом заметных проблем с парковочными местами, еще играет роль поистине сказочная дороговизна автомобилей. Малолитражка обходится израильтянину в два раза дороже, чем нам, живущим в Калифорнии.

Самые сильные впечатления – это люди Израиля. Молодые и старые, мужчины и женщины, ашкеназийцы и сефарды. Много лет назад в Москве один знакомый с ужасом говорил мне: «Как можно жить в Израиле? Ты только представь себе, куда ни глянь, одни евреи!» Могу засвидетельствовать – ничего ужасного. Наоборот, такое чувство, что все вокруг если не родственники, то уж никак не меньше, чем друзья или хорошие знакомые.

Восемь лет назад для получения выездных документов из СССР нам пришлось неделю отмечаться в очереди у Московского ОВИРа. Каждый день проводилась перекличка, занимавшая минут сорок. Никогда я не получал столько удовольствия от толкотни и перекличек, как тогда. На улицах израильских городов у меня возникало чувство, будто мы снова, той же очаровательной толпой, высыпали на улицы не то Стамбула, не то Самарканда, во всяком случае определенно восточного города.

А эта непосредственность общения! Подходит человек, с виду должен бы говорить по-русски, но не говорит. Обращается он к вам хоть и очень дружелюбно, но на иврите. Вы ему в ответ по-русски или по-английски говорите что-нибудь типа «моя твоя не понимайт». Ваши слова его не смущают. Но и вам от иврита никакого расстройства. Так с минутку пообщаешься, ко взаимному удовольствию, и идешь своей дорогой. До сих пор не пойму, почему у израильтян при виде моей физиономии возникает желание сказать что-то на иврите. Арабы на Иерусалимском базаре обращались к нам сразу по-русски: «Што ты хошешь?» или «Покупай, ошень хороший вещ».

Слухи о том, что еврей не учит иврит, а вспоминает, почти подтвердились. К концу каждого дня мы выявляли два десятка новых слов, которые к нам «прилипли» без каких либо усилий, начиная от знаменитого БЕСЕДЕР (OK) и кончая неизвестно откуда взявшимся АМУТА (non-profit organization).

Жаль только, мало было времени. Командировка!

Я заказал экскурсовода с автомобилем для моих девочек. Пока я буду по делам мотаться, они осмотрят достопримечательности. Приходит к нам в снятую квартиру энергичная женщина средних лет. Спрашивает:

– Вы из Америки или из Русии? (С ударением на первый слог.)

– Из Америки.

– Тогда скажите, где у вас тут туалет?

Уходит в туалет. Возвращается. Мы спрашиваем:

– А что, если бы мы были из России, то вы бы в туалет не пошли?

– Понимаете, – объясняет она, – они про туалет говорить стесняются. Вот у нас в Израиле прямо говорят: хочу в туалет.

– У нас в Америке вы бы еще легко сказали, зачем именно вам туда нужно!

Пошли мы как-то с потенциальными партнерами перекусить в крохотную, ну, очень крохотную кафешечку, на три небольших столика. Сказать, что там было неопрятно, – это не сказать ничего. Но всё мило, с улыбкой, радушно. Хозяин – упитанный румынский еврей, в грязном фартуке, в прошлом, видимо, белом, с любовью поинтересовался, что мы будем кушать. Ребята знали это место. Посоветовали мне взять суп из пельменей и еще что-то.

Из чистого любопытства, не более того, я поинтересовался: не кошерное ли у вас заведение? Хозяин пришел в состояние нежного умиления.

Расплывшись в сладкой улыбке, он посмотрел на меня и, понимающе подмигивая, спросил: «Свининки хотите?»

События в Сан-Франциско развивались стремительно. Безумие Мэриэн быстро прогрессировало. В момент нашего знакомства она не помнила, куда положила тот или иной документ. Через год она уже не помнила, что вообще держала его в руках. Это один момент.

Второй: за частичную аренду пустующей вечерами классной комнаты я платил ей 1000 долларов в месяц. Притом, что половина оборудования в классе принадлежала мне по договору, то есть оборудование мы покупали совместно. Новые группы на совместном проекте мы набирали раз в месяц, полтора, два. Процесс шел. Но Мэриэн смотрела на мои переполненные классы, набранные из местного русского населения, и не понимала, почему она с них имеет только арендную плату. Это же ее помещение. Почему она не получает с них половину платы за учёбу, как с иностранных студентов из 9-месячной программы?

Я ей объяснил: это мои студенты. Я ведь тоже ничего не получаю с её студентов, изучающих гостиничный менеджмент. Есть мой бизнес, есть её бизнес, а есть наш совместный, где я – преподаю, а она проводит финансовые и визовые транзакции.

Мэриэн это объяснение не понравилось. Она хотела половину моих оборотов на её территории. В месяц это выходило намного больше, чем она зарабатывала за год. Через знакомых она вышла на какого-то человека, американца лет 50, из Сакраменто, безработного на тот момент. Раньше он работал в ай-ти сфере на техобслуживании больших машин. Она его пригласила пару раз посидеть на уроках. Мужик этот её убедил, что я ей не нужен вообще. Он с ней пополам по-честному будет делиться, технически взяв на себя мои функции, как он их понимал.

Я ни о чем таком не подозревал. В один не столько прекрасный, сколько необычный день Мэриэн просто сменила замок на двери и мои городские студенты не смогли попасть в офис колледжа. Вице-президента Софию она через пару недель тоже уволила. И это было не началом конца, а просто концом. Через несколько месяцев колледж прекратил своё существование, закрылся. У меня там пропало оборудования на 15 тысяч, но это уже история. Хотя и тогда мне было не до этой мелочевки. Я просто очень удивился: не привык иметь дело с безумцами. Но всё когда-то приходится делать впервые.