Александр Николаев - Так это было

Васильев немного колебался, но пирожок взял и медленно начал есть, все так же через наши головы уставившись в окно.

Утром за партизаном пришла машина из гестапо. Я стоял у входа, когда Васильева выводили. Он меня не заметил, или сделал вид, что не заметил. Он вообще ни на кого не смотрел. Волоча раненную ногу, он опирался слегка на руку конвоира, но голову держал прямо, хотя, несомненно, знал, куда его повезут.

— Уж лучше бы прикончили его здесь, — заметил Смоляров. — Все-таки — русский он…

Я тоже думал точно так. Будут мучить человека там, в гестапо… Для чего?.. Вернее, за что?.. Если бы Гитлер думал головой, — не было бы партизан. И война уже давно бы кончилась. Прав был Тарасов: мы влипли в грязную историю и еще не известно, как из неё выберемся.

Впрочем, жизнь тем и интересна, что каждый день приносит что-то новое, непредвиденное. Я не жалею об избранном пути. Нельзя было упустить такой случай, чтобы хоть немного отомстить кровавому тирану.

«Восстаньте, падшие рабы!»

Немецкие армии повсюду отступают. В городе разместились прифронтовые отделы войск. Бобров с редакцией, говорят, переехал в Минск. Его место теперь занял редактор газеты из Орла — Октан. (Странная фамилия. Наверное, псевдоним.) Орличенко с ним знаком еще по Орлу.

Октан — неплохой оратор, но — демагог. Слишком уж предан немцам. Слова, что написаны на пряжках солдатских ремней (Гот мит унс), он произносит назидательно, с пафосом, указывая при этом пальцем вверх.

В том-то и дело, что нет с нами ни Бога, ни разума… Пришли с такой гордыней и вот теперь удирают, поджав хвосты.

Сбежал бургомистр городской управы Пилинога. Говорят, что прихватил с собою и кассу. И где только немцы достают таких жуликов?

Полковник Кузьмин окончательно спился. Его отстранили от должности и отправят в какой-то специальный лагерь. Мне его жаль. Очень хороший, простой человек. Душевный. Участвовал в гражданской войне. Такой мог бы принести много пользы Освободительному движению. Теперь он находит забвенье только в спирте. Интересно, где они с Карловым его достают? Наверное, имеют знакомого немца на складе.

Военнослужащие батальона «Висла» получили новое обмундирование. Наконец-то! Люди почувствовали некоторую надежду и переходы к партизанам в этом батальоне значительно сократились. Но все-таки настроение у всех неважное. Это и понятно.

О генерале Власове ничего не слышно и это действует удручающе. В газетах, что мы получаем из Берлина, по этому вопросу нет никаких сведений.

Несколько дней провел в Глусске. Там теперь стоит немецкий гарнизон. Встречался с начальником полиции, который участвовал в бою под деревней Нижние Устерхи. Судя по его рассказам, партизанское движение после Сталинграда сильно возросло. Люди добровольно теперь уходят в лес, чтобы иметь хорошую репутацию к приходу Красной армии. Он тоже ругает немцев и не верит, что на фронте дела выправятся. В лесу под Козловичами снова стоит несколько отрядов, но у немцев уже нет сил, чтобы их оттуда выкурить. Этого и следовало ожидать.

Меня направили в Дуриничи для пропаганды среди населения, чтобы вербовать добровольцев в русские батальоны. Откровенно говоря, мое участие в вербовке носит чисто символический характер. Полученная от Карлова инструкция, по которой я должен произносить речи («В этой войне не может быть нейтральных… Кто не с нами — тот против нас»), здесь совершенно не нужна. «Вербовка», по существу, сводится просто к мобилизации. Все идет по установленному трафарету. Деревню оцепляют, людей сгоняют к школе или к дому старосты и отбирают мужчин, годных к воинской службе. Мне кажется, эта глупая затея ничего доброго нам не принесет.

Ну хорошо… Мы отправим их под конвоем в Бобруйск. Там они пройдут медицинскую комиссию и здоровых зачислят в армию. А потом?.. Потом, получив оружие, большинство из них перебежит к партизанам. Вот и все.

Подобное мероприятие считалось бы нормальным, если бы действовало русское правительство. Да не сейчас, а в сорок втором году! (Впрочем, будь сформировано правительство — не было бы такого катастрофического положения на фронте. Война уже давно бы окончилась.) А теперь Красная армия подошла уже к Жлобину и скоро она будет здесь. Как таких простых вещей не понимают ни Янецкий, ни Зеленовский, ни Карлов? Впрочем пьяница Карлов никогда большим умом не отличался, а теперь он окончательно потонул в спирте.

Мы с фельдшером делаем все возможное, чтобы как-то амортизировать это непродуманное мероприятие. Мужчинам, у которых семьи, выдаем справки, где указывается, что по состоянию здоровья они не пригодны к воинской службе. В нашем диагнозе туберкулез чередуется с пороком сердца. А в Топорках я предупредил старосту накануне, что завтра назначается собрание. Пусть потом поступают, как знают.

В назначенный день в Топорках все мужчины ушли в лес. Мы с фельдшером немного пошумели для порядка, а потом жена старосты и нам, и солдатам поднесла по чарке самогону, и мы возвратились в Дуриничи.

«Завтра… Это будет завтра утром…»

Слух пополз от писарей и из Особого отдела.

Я спрашивал денщика капитана Зеленовского. Он, конечно, знал, в чем дело, но не сказал мне. Только ухмыльнулся.

Сегодня рано утром все подразделения полка подняли по тревоге. Нас привели в проход между двумя крепостными валами. Колонну повернули лицом к противоположному рву. Вскоре из-за поворота показался грузовик. На бортах по обе стороны сидели жандармы Зеленовского. Стволы карабинов были направлены вниз.

Грузовик остановился не в центре колонны, а ближе к левому флангу. Тотчас к заднему борту торопливо подошли Козаренко, Голубев и еще несколько жандармов. Борт грузовика открыли и на землю медленно спустился бывший командир роты — высокий мужчина лет тридцати с загорелым лицом. Вслед за ним ступил на землю батальонный врач, среднего роста, лет сорока. Почти одновременно спрыгнул чернявый паренек, бывший фельдфебель. Грузовик продвинулся вперед. Всех троих поставили у вала против колонны. Три человека с оборванными погонами теперь смотрели на нас. Более подавленным казался высокий, крайний справа. В серых глазах врача сквозили презрение и насмешка. А третий смотрел куда-то поверх нас, через вал, откуда брызнули первые лучи восходящего солнца. Их лица, как и лица тех женщин, что тянули плуг, я, наверное, никогда не забуду. Никогда не забыть мне и тех, кто организовал это гнусное зрелище. Если доживу — расскажу всем об этом.

Зеленовский зачитал приказ, в котором указывалось, что за агитацию среди военнослужащих против немецкой армии, за связь с партизанами все трое приговорены военно-полевым судом к расстрелу…