Александр Николаев - Так это было

На одном вагоне я прочитал и записал название конечной станции: Гюер. В какой стране она находится? Дывыдкин сказал, что это — французское слово. Он малость понимает по-французски, но не знает, где находится эта станция. По его мнению, если отбросить две-три буквы, то слово будет означать — война.

Все смеются над его познаниями. С таким переводчиком не пропадем.

Вчера миновали Столбцы — бывший пограничный пункт на старой границе. Предзакатное солнце бросало последние лучи. Все наши столпились у дверей вагона. Лица хмурые, озабоченные. Каждый, наверное, прощался с Родиной… Надолго?.. Может быть, навсегда…

— «О, Русская земля, ты уже за холмом!» — тихо вымолвил Берестов.

Все молчали. Только Яша Фомкин не унывал. Он скорее всего, не расслышал или не понял сказанного. Его познания в литературе — не Бог знает какие. Да и память у него ослабела после контузии.

— Не горюй, Валя! — хлопнул он Берестова по плечу. — Мы еще вернемся!

Яше никто не ответил.

Может быть, кто и вернется. Но когда?.. И как его встретят на Родине?

Семьи некоторых военнослужащих были эвакуированы в Бреслау. У нас в редакции народ в большинстве своем холостой. Двое женатых, но семьи у них остались по ту сторону фронта.

Так оно и лучше.

Прощай, Таня!.. Я так хочу, чтобы Яша был прав, чтобы мы вернулись и встретились вновь…

Благополучно пересекли Польшу. Партизан здесь, наверное, мало. Не было ни одной остановки в пути. Едем теперь по Германии. Все оставили шахматы и книги. Сгрудились у раскрытых дверей. Жадно рассматриваем попадающиеся на пути деревни, дороги, отдельные фермы. На вокзалах чисто. Публика хорошо одета. Нет сутолоки, как у нас.

Ночью долго стояли на какой-то станции или полустанке. Была воздушная тревога. Издалека доносился глухой грохот взрывов. Здесь действует уже американская и английская авиация.

Знающие люди считают, что эшелон направляется в Голландию. Мне все равно. С грустью думаю о том, как быстро бежит время. Вот уже прошла неделя, как мы расстались с Таней…

В сложившейся на фронте обстановке второй половины 1943 года переброска добровольческих батальонов на Запад была лишь логическим следствием, завершением всей предыдущей политики, которую вели и продолжали вести Гитлер и его окружение. Без созданного национального правительства и Освободительной армии можно ли было оставлять и дальше батальоны на Востоке?

И тогда, и сейчас на этот вопрос можно ответить только одним словом: нет.

Во второй половине сорок третьего года на стороне советских армий был перевес и в стратегическом и, главным образом, в политическом отношении.

Достаточно сказать, что еще зимою 41–42 гг. в Оренбурге началось формирование польских легионов из уцелевших пленных. В октябре 1943 года польская дивизия имени Костюшко уже сражалась на фронте.

В боях за Киев в том же месяце дралась чехословацкая бригада.

К концу того же года было сформировано правительство Чехословацкой республики, а 12 декабря в Москве был подписан договор «о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Чехословацкой республикой» (см. «Внешняя политика Советского Союза во время войны»).

В начале октября того же года на территории Советского Союза приступили к формированию из военнопленных румынских добровольческих частей.

А в это время немецкая линия фронта ломалась, как бамбуковая изгородь. Введенный Геббельсом на вооружение в армии термин «эластичной обороны» смешил даже детей. К концу октября немцев выгнали из всей левобережной Украины. В ноябре был освобожден Киев. Немцы теперь откатывались на Запад, уже неспособные долго задержаться на каком-либо рубеже.

Такое катастрофическое положение на фронте нисколько не повлияло на их восточную политику.

После того как большая часть пленных вымерла по лагерям от голода, холода, эпидемий тифа и других болезней, а некоторое число вошло в состав восточных формирований и вспомогательных частей, их положение оставалось по меньшей мере, печальным. Пленные, находившиеся в бобруйской крепости, имели худой, изможденный вид с серым, даже зеленоватым цветом лица от нехватки витаминов и скверного питания. Приток свежего контингента — по известным всем причинам — сокращался.

Все так же в городах и селах устраивались облавы с целью угона населения в Германию.

Как выяснилось позже, учреждения, подобные С. Д., где подвизалось, напялив немецкую форму, множество бывших полицаев, забирали на улицах людей безо всякой причины в качестве заложников и освобождали их… за выкуп. Невыкупленных рабов отправляли в Германию.

Полицаи и иные приспособленцы, взращенные советской системой произвола и беззакония, творили теперь то же самое над несчастным населением оккупированной территории с согласия и даже при поощрении немцев. Из миллионной массы людей разных национальностей, так или иначе сражавшихся на стороне германской армии, пожалуй, не менее пятидесяти тысяч следует отнести на разного рода проходимцев, авантюристов, моральных уродов, а также специально засланных коммунистических агентов, которые своими поступками наносили вред Освободительному движению. Помимо агентов, выполнявших задание НКВД (в Восточном запасном полку один из палачей отдела Зеленовского — Голубев в момент отправки частей на запад ушел в лес к партизанам. Следовательно, упомянутый субъект нисколько не опасался последствий за свои преступные действия.) Эту категорию людей нельзя отнести к уголовному элементу. Нет. Это был чистый продукт советской системы. Так называемый «гомо советикус». Замалчивать о таких и подводить их под общую рубрику — значит быть соучастником их преступлений.

Правда должна быть одна, а не десять. Преступления сталинской банды или полицаев разных мастей должны быть равнозначными по тяжести. Иначе мы скатимся к философии того негра, который рассуждал так: «Хорошо — это, когда я украл корову у другого. Плохо — когда другой украдет корову у меня».

Всем известно, что многочисленные небольшие подразделения в составе германской армии генералу Власову или другим руководителям Освободительного движения никогда не подчинялись. Тем не менее вопросом морального поведения следовало заниматься в восточных формированиях и до создания КОНРа. Вместо этого, руководители Освободительного движения, зная, что люди, вступившие в добровольческие формирования, находятся в безвыходном положении, бездействовали, обзаводились семьями и, как Понтий Пилат, умывали руки, не желая видеть, что творится в восточных формированиях.

Не следует и забывать одной существенной детали.