Александр Николаев - Так это было

Попавший в немилость (по своей вине) генерал Власов, будучи под домашним арестом, мог присутствовать на разных приемах и вести сравнительно привольную жизнь в ожидании перемен на верхах.

Попавшего в немилость или на подозрение военнослужащего добровольческих формирований могли забить насмерть псы-зеленовские или, в лучшем случае, отправить его в лагерь, где он имел много шансов быстро отправиться в мир иной… Разница!

К концу сорок третьего года по сравнению с первым периодом войны число партизан возросло в 4–5 раз. Сгруппированные в крупные соединения, они теперь оперировали во взаимодействии с частями Красной армии на фронте. Если на каком-либо участке начиналось наступление — накануне его партизанские соединения обрушивались на коммуникации, взрывали мосты, железнодорожные пути.

Иногда, приладив стальной канат к рельсам и согнав жителей ближайшей деревни к месту предназначенной аварии, они общими силами стягивали часть полотна с насыпи.

Летом и осенью 1943 года партизаны взорвали несколько кинотеатров вместе с находившимися там немецкими солдатами и офицерами. Взлетели на воздух многие склады горючего и боеприпасов.

После поражения немцев на Курской дуге советская пропаганда среди населения и внутри добровольческих формирований заметно усилилась и стала более эффективной. Ранее перебежавшие к партизанам через местных жителей передавали письма и даже фотографии оставшимся. В листовках и письмах задавались вопросы: «Где ваш генерал Власов?», «Где ваша армия?».

На такие вопросы даже вышестоящее начальство не могло ответить ничего существенного. Батальоны постепенно таяли. Ни публичные казни, ни свист плеток и бычьих жил в застенках Зеленовского не могли остановить дезертирство. Наоборот, они его усиливали. Во время пыток истязаемые часто кричали по адресу Зеленовского и его подручных: «Чекистские сволочи! Сталинские б…!»

Во время одного такого «концерта», устраиваемого почти каждую ночь, мы с Берестовым пришли к заключению, что бывший скаут и его банда специально засланы для расправы с добровольцами.

(После смерти вождя мне довелось говорить на данную тему в одном советском учреждении. — А зачем нужно про него (Зеленовского) писать? Такие люди принесли нам огромную пользу, — ответил мне крупный чин.)

По этому вопросу я однажды говорил с эмигрантом Е. Не называя фамилии, я спросил его: мог ли Сталин завербовать всякого рода мерзавцев и шкурников из эмигрантов?

— Почему нет? — ответил тот и рассказал мне об участии некоторых эмигрантов в интербригадах в Испании, о похищении генералов Кутепова и Миллера и многое другое.

Последующие события показали нам, однако, что Зеленовский занимался садистскими пытками по своей инициативе, поощряемый командиром полка и немцами.

При таких условиях даже части с лучшим командным составом оставаться далее на Востоке не могли.

В Восточном запасном полку дело, несомненно, кончилось бы бунтом, в результате которого Зеленовского и его подручных солдаты разорвали бы на куски. Впрочем, и без мятежа дни Особого отдела некоторым из нас казались тогда сочтенными.

Однажды ночью, когда крики истязуемых особенно сильно разносились по зданию, а рассвирепевший палач бегал по коридору в поисках пропавшей у него бычьей жилы, мы с Берестовым не выдержали и вышли во двор. Отойдя в сторону конюшен, мы от возмущения заговорили оба сразу. Мы решили уничтожить всю банду. (В эту ночь я поклялся: если останусь живым — использую любую возможность, чтобы поведать людям о злодеяниях этих извергов.)

Для реализации заговора на следующий день я отыскал в одном здании ранее замеченные две гранаты-лимонки и одну — противотанковую. Чтобы никто из шайки не спасся, Берестов обещал добыть у одного немецкого унтер-офицера автомат. Для большего успеха мы решили в последний момент привлечь к делу пропагандиста Дмитриева, которого молодчики Зеленовского незадолго перед этим так отделали плеткой, что бедняга теперь мог лежать только на животе. Он питал лютую ненависть к своим мучителям.

Через Васильева я узнал о предстоящем совещании всех заплечных дел мастеров у Зеленовского. Мы приготовились к этому дню. В знакомом месте я взял еще одну гранату. Мы её испробовали на Березине при глушении рыбы. Запал сработал. Берестов добыл бутылку шнапса, чтобы напоить унтера и взять его автомат. Все шло как по писанному. Увы, полученные сведения о переброске полка в другое место расстроили наши планы. К тому же, Зеленовский куда-то исчез. Оставалось ждать другого удобного случая.

Позднее, хладнокровно обдумав все детали покушения и его последствия, которые могли кончиться печально и для нас, и для состава полка, мы сочли благоразумным сообщить обо всем в Дабендорф, где Смоляров в свое время был на курсах пропагандистов.

Из воспоминаний участников Освободительного движения теперь приходится узнавать подробности о формировании дивизий, об их переходе (почти образцовом) в тяжелых условиях в Чехословакию и на юг Германии. Все это верно. Все так и было. Во Франции, между прочим, тоже не было побегов из батальонов, расположенных на побережье… А в России?

В России все было иначе.

С приближением фронта все жители уже были уверены в конечном исходе войны и не скрывали своих чувств, своих настроений от военнослужащих добровольческих формирований.

Даже мне, сотруднику редакции газеты, перед отъездом на запад в бобруйской типографии предлагали штатскую одежду и проводника для перехода к партизанам. Причем говорили все это открыто, не стесняясь других рабочих. С простыми солдатами еще меньше церемонились. Их просто останавливали на улице и начинали «сватать». Большинство людей теперь старались завербовать кого-нибудь из добровольцев и тем улучшить свою репутацию к приходу «своих».

Разве могла бы бригада Гиля, находясь в Германии, перейти к партизанам? А в России она это сделала без особого труда.

К концу 1943 года даже при спешном создании национального правительства и формировании Освободительной армии очень трудно было бы выправить положение на фронте. Но крупных соединений создать тогда за короткий срок уже не было возможности, да Гитлер к этому и не стремился. От союза с русским народом его уже отделяли миллионы погибших пленных, дикая жестокость его войск по отношению к населению и вся преступная политика в оккупированных областях. На доброту и лояльность русских он рассчитывать уже не мог. Как сказал позднее Геббельс, чтобы замедлить отступление своих соотечественников: «Осторожно, немцы… Все мосты за нами сожжены».

Таким образом, переброска батальонов на запад была наилучшим выходом из создавшегося положения.