Александр Николаев - Так это было

— Это называется… гомосексуализм, — сказал тот смущенно.

Из его отрывочных фраз я узнал, что Козаренко арестовывал приглянувшихся ему молодых солдат и под пистолетом принуждал их выполнять некоторые гнусные процедуры… Одной из его жертв удалось убежать прямо к капитану Вахэ.

Капитан Вахэ не любит проволочек. Он быстро оделся и в сопровождении солдата нагрянул в дом бобруйского садиста, застав того, что называется, на месте преступления. Не говоря ни слова, он съездил ему несколько раз по морде. Потом Вахэ освободил весь «гарем» и посадил в камеру самого Козаренко.

— Его должны были расстрелять, — добавил Мюллер. — Но, учитывая заслуги… Козаренко отправят в штрафной лагерь.

Заслуги!.. Вот оно что!.. Наверное, из-за этих «заслуг» Вахэ и не застрелил такую гадину!.. Думаю, что капитан просто опасался ответственности или надеялся, что суд вынесет смертный приговор.

И до чего наш народ покорен начальству! Ведь только один смельчак и нашелся, чтобы пожаловаться капитану! А другие? Ведь так просто избавиться от этого ублюдка!.. Сколько на побережье камней!.. Стукнуть, как следует и все. А так, поди, и выживет… Заделается палачом в лагере и будет еще большим начальником!

С побережья я уже не вернулся в Кёткидан. Отдел пропаганды и редакцию газеты теперь причислили к штабу армии, и мы переехали в город Лё Ман. Размещаемся в центре города в казарме.

Полковник Бочаров назначен командиром батальона на побережье, где-то около города Лориан.

Вчера был вместе с Берестовым на суде.

Оказывается, два жандарма из банды Зеленовского — Рябинин и Жерликов — убили и ограбили двух старых людей, живших неподалеку от Шампанэ, где помещаются теперь остатки Особого отдела.

Защищал преступников какой-то зондерфюрер. Переводил Берестов. То, что он говорил, отчасти соответствует действительности. Эти люди, дескать, боролись с партизанами в особых условиях…

Насчет «особых условий» — глупости. Они просто привыкли безнаказанно трусливо убивать безоружных людей. Вместе с ними следовало судить и их начальника.

Обоих приговорили к расстрелу… Жалко, конечно, людей, но они этого заслужили.

Это, конечно, не по-христиански… Но разве Иисус Христос не сказал: «Не рассыпайте бисер перед свиньями»?

Говорят, что во время расплаты Рябинин плакал и ползал по земле, вымаливая пощаду. Не помогло… Все равно расстреляли.

На востоке такое дело прошло бы безнаказанно. Как видно, немцы все еще продолжают заигрывать с французами.

Весело отпраздновали Пасху.

В Шампанэ, что в десяти километрах от города, приезжал священник. Впервые после брянского лагеря я участвовал в богослужении. Пели мы вдвоем с незнакомым офицером, наверное, из эмигрантов. После службы Янецкий подошел ко мне и спросил:

— Откуда вы так хорошо знаете церковную службу? Ведь вы из советских?

— Такой вопрос мне уже задавали в лагере, — ответил я, и вкратце рассказал старику о своей довоенной жизни.

Потом начался обед. Были здесь и куличи, и сырная пасха и, конечно, много вина и шнапса. Я вспомнил Пасху в Бобруйске, вспомнил Таню и выпил лишнего.

Сегодня я видел снимки, сделанные одним немцем во время пиршества. Боже, какой у меня ужасный вид у пьяного! Говорят, что я пел и плакал… Так больше пить не буду. Водкой горя не зальешь. Я чувствую себя хорошо только на океане под шум прибоя. Когда я там — у меня пропадает даже тоска по Родине. Если не придется вернуться домой — было бы хорошо построить где-нибудь на побережье домик и жить там вдали от всей сутолоки.

Берестов привез мне из Парижа самоучитель французского языка для русских. Я уже выучил десятка три французских слов и несколько ходких фраз. Вчера вечером мне представился случай применить на практике мои познания в этой области.

Я возвращался из католического собора узкой улочкой. Впереди меня медленно двигалась старушка с корзинкой. На узеньком тротуаре мне не хотелось её обгонять. У подъезда одного из домов она поскользнулась и могла бы упасть, если бы я не поддержал её вовремя. Я помог ей донести корзинку с овощами. Она пригласила зайти к себе. Войдя в кухню, я услышал странный человеческий голос, напевавший какую-то коротенькую песенку. Мне подумалось, что слова доносятся из невыключенного радиоприемника, но песенка повторялась. Потом она стихла и вдруг сильный, пронзительный писк раздался в соседней комнате. Старушка открыла дверь столовой, и я увидел большую клетку с черной птицей в ней, величиной с грача. Пронзительный писк повторился. В нем было столько безысходной тоски, что мне стало жалко пленника. Я спросил старушку — нельзя ли выпустить птицу на свободу? Она объяснила мне, что менат (так зовут эту породу птиц) на воле погибнет…

Что до меня, то я птицу выпустил бы. Погибнет, так погибнет, зато — на свободе.

А в соборе я еще раз рассматривал одну картину. Мне казалось, что я один в храме, но, направляясь к выходу, я заметил рядом с колонной еще молодого немецкого солдата. Он стоял на коленях и по лицу его сползали слезы…

Может быть, он получил плохие вести из дому? Им тоже теперь несладко.

Поезда здесь ходят регулярно. Как будто и войны нет. Партизан тоже мало. Вернее, их присутствие не ощущается. Говорят, что они действуют главным образом на юге Франции и в центральной части.

Я пересек почти всю Бретань, чтобы попасть в батальон Снисаревского. Он рад был меня встретить. Я — тоже.

— Бобруйск-то еще не сдали! — сказал он мне при встрече.

Странно, что город еще занят немецкими войсками… Сильные укрепления там или советское командование готовит какой-то сюрприз?

Как и в батальоне Вахэ, солдаты здесь живут хорошо. Многих только грызет тоска по Родине. Правда, майор умеет находить нужные слова, чтобы поддерживать в людях надежду. Такой человек мог бы командовать более крупной частью: полком или даже дивизией. Возможно, когда-нибудь это осуществится.

В способность береговых укреплений задержать высадку англичан и американцев, мне кажется, он не верит, хотя и не говорит об этом. Я тоже отношусь скептически к этим бетонным сооружениям. При том количестве авиации, какое применяют американцы во время воздушных налетов, береговая артиллерия не сможет задержать высадку десанта даже на час.

Вместе с Берестовым впервые ездил в Париж. Нужно было достать шрифты для типографии. Полковник Бочаров писал нам с побережья, наказывал — встряхнуть там эмигрантов. Все-таки общее у нас дело! Пусть дадут хотя бы русских шрифтов.