Александр Николаев - Так это было

В школе нет электричества. Печатную машину крутят вручную. Газету отправляем на юг Франции и в те батальоны, которые еще находятся вне зоны боевых действий. Неизвестно — доходят ли они туда или нет?

Что делается сейчас в батальонах Вахэ, Бочарова, Снисаревского? Хорошо бы попасть туда.

Завтра снова уезжаем в командировку на фронт.

С первых же дней работы при штабе 7-й армии в Лё Ман многие из сотрудников отдела пропаганды и редакции газеты почувствовали, что фюрер здесь большой любовью не пользуется. Это было заметно по случайно оброненным некоторыми офицерами штаба фразам, по плохо скрываемому иногда презрению к вождю и, наконец, по доброжелательному отношению к нам, русским.

Особенно эту неприязнь к фюреру ощущал Берестов, занимавшийся теперь, главным образом, переводами статей из центральных газет.

Исключительно умный человек, не по летам вдумчивый и скромный, он иногда слышал такое, что наводило его на мысль о существовании заговора.

Берестов никогда не передавал никому услышанного (кое-что я узнал от него уже во время отступления из Франции, когда все рушилось), но в разговорах о событиях на фронте он иногда замечал:

— Положение может выправиться только после ухода Гитлера от власти.

После открытия второго фронта ошибки сверху посыпались, как из рога изобилия. Фюрер делал глупость за глупостью. Это уже стало традицией, и мы ничему не удивлялись. Но, не дождавшись ничего путного от «человека провидения», мы с некоторого времени стали надеяться, что провидение уберет самого человека.

Неудавшееся покушение на Гитлера 20 июля 1944 года ошеломило нас больше, чем высадка союзников в Нормандии.

Высадки все ждали и в успехе её никто не сомневался. «Атлантический вал», которым часто хвастался Геббельс и другие нацистские недоучки, большинство офицеров и солдат считало «бумажным драконом». Только больному Гитлеру и его подхалимам могло казаться, что несколько разношерстных дивизий, растянутых на таком огромном расстоянии, могут воспрепятствовать высадке союзников с их колоссальным превосходством в технике и людских резервах. События на западном фронте развивались так, как и следовало ожидать. Сюрпризом для многих было лишь месячное топтание Монтгомери с его армейской группой (одна английская и одна канадская армии, плюс межсоюзная авиация) под Каном.

Казалось бы, все здесь располагало к одержанию легкой победы. Как и в Африке, противник был отрезан (там пустыней, здесь — действием авиации) от своих баз. Вооруженные силы, находившиеся под командованием фельдмаршала, имели численное превосходство над 4-й немецкой армией, состоявшей большей частью из третьесортных солдат и фольксштурмовцев. Фактически командовал этой армией уже не хитрый Роммель, как в Африке, и не фиктивный командующий, а «гениальный» ефрейтор — впавший в безумие фюрер.

Несмотря на все свои преимущества, войско Монтгомери продолжало топтаться на месте.

Как пишет Ральф Ингерсол в своей книге «Совершенно секретно»:

«…В конце-концов Монтгомери взял Кан, но с таким запозданием, что американские наблюдатели восприняли поздравительную телеграмму Сталина Черчиллю, как шедевр иронии. Телеграмма гласила коротко: „Поздравляю с блистательной победой при Кане“».

Операция под Каном явилась очевидной неудачей английской армии и её командующего. По существу, приказ не был выполнен. После такого поражения английская армия уже не могла в дальнейшем самостоятельно выполнять поставленные ей задачи. Она окончательно оправилась только к концу войны, чтобы накопленными силами обрушиться со всем мастерством английской стратегии и тактики на безоружных людей во время выдачи на расправу казаков и власовцев в Лиенце и других местах — «Господи, Ты веси». Здесь уже приказ выполнялся с особой пунктуальностью и усердием. Потому, что — куда безопаснее и легче колотить дубинками и прикладами женщин, стариков и детей, чем сражаться против очкастых фольксштурмовцев под Каном.

Боевые действия в американском секторе развивались успешно. На двенадцатый день после высадки 9-я пехотная дивизия с двумя другими, прикрывавшими её с флангов, достигла Барновиль-сюр-Мэр, отрезала Бретанский полуостров и начала наступление на Шербург, который 26 июня был взят.

Здесь я должен сделать некоторое отступление.

На всем протяжении послевоенного периода эмигрантские «историки», стремясь к упрощению (или в корыстных целях), замечают иногда, что генерал Власов, дескать, «поставил не на ту лошадь»… Подобный домысел, как и ссылка на неосведомленность покойного генерала относительно содержания книги Гитлера «Моя борьба» (как будто все события развивались согласно изложенному фюрером в своем сочинении!), не заслуживают серьезного внимания. Так могут думать только лошади!

Генерал Власов был честным человеком, даже слишком честным по отношению к уголовникам-партнерам, с которыми ему по необходимости приходилось иметь дело.

Он был горячим патриотом, но не политиком. Может быть поэтому чувство реальности не сопутствовало ему ни при первых попытках организации Освободительного движения, ни в последующие моменты.

В книге полковника Кромиади (и в других источниках) упоминается о том, что генерал Власов не одобрял тех, кто, как говорится, сломя голову завербовался в немецкую армию.

Подобная точка зрения по такому важному вопросу лишний раз подтверждает то понятие, что Россия всегда являлась «страной рабов, страной господ». Даже покойный генерал Власов не соизволил вникнуть в положение простых людей…

По выражению самого генерала (см. книгу полк. Кромиади), «Командующий 19-й немецкой армией, генерал Линдеман, мой фронтовой противник, встретил меня очень приветливо и дружелюбно. Как будто я у него был не пленным, а гостем».

У генерала Власова в лагере была отдельная комната. У него не отбирали ботинок, не били его палками полицаи при раздаче баланды. Даже во время домашнего ареста он мог разъезжать по Германии, ставить условия немецкому командованию и ждать отрезвления Гитлера хоть до конца войны.

А простых Иванов каждый день укладывали штабелями в траншеи-могилы. Они «хорошей погоды» долго ждать не могли потому, что каждый день вполне определенно приближал их к могиле.

«Сытый голодного не разумеет» и на эту тему всегда получается разговор глухих. Даже полковник Кромиади, насмотревшийся столько ужасного в первые месяцы войны, замечает, что вступившие в добровольческие формирования из-за баланды, покинули их, как только немного отъелись… Неправда!.. Потому, что вместе с голодом со многих, вступивших в воинские части, слетела и не плотно приставшая шелуха советской пропаганды, и они остались в этих частях до конца… Как и генерал Власов, они ждали, что Гитлер одумается. Что им оставалось делать? Возвращаться обратно в лагерь?