Сол Слэш Хадсон - Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове [litres]

Нам пришлось поехать туда без Акселя, и мы сочли его отсутствие за неуважительное поведение, и это неуважение вылилось в такую сильную враждебность, что, когда он наконец появился, все были очень недовольны. Мы были неконтролируемой группой с некоторым подобием целостности, потерявшей способность правильно направлять свою творческую энергию. Любые старания не могли прийти к взаимопониманию. Мы даже не пытались решать проблемы по-взрослому. Сейчас я бы не назвал это невинностью или наивностью – мы все подливали масла в огонь. Никто не взглянул на ситуацию отстраненно и не догадался задать вопрос: «Как нам это сделать? Как всем собраться, чтобы все работали и были довольны?» Нам нужно было мыслить трезво. Если бы одно решение не сработало, нужно было продолжить попытки. Но мы этого не сделали. Помимо того, что менеджеры не хотели брать на себя инициативу, самым большим катализатором распада группы было отсутствие общения между ее участниками.

Признаться, я вел себя упрямо. Мне не хотелось постоянно ощущать, что я прогибаюсь. Я воспринимал нас как равных и старался добросовестно работать, но мне не удавалось понять, чего ждет Аксель, а еще не хватало терпения, чтобы сесть и все с ним обговорить. Как и в любых отношениях, когда кто-то тебя задевает, быть чутким становится трудно. Я к тому времени уже перестал на что-либо реагировать. Учитывая всю эту кучу проблем, гораздо легче было наслаждаться летними деньками в Чикаго, потому что бары там так и манили.

Свободного времени было полно, и мы с Даффом изо всех сил старались держать себя в форме. Я взял туда с собой один из своих великов BMX и катался на нем от нашего дома до репетиционной базы, перепрыгивал через все, что попадалось на глаза, и заезжал на бордюры. Это была хорошая тренировка. Иногда мы с Даффом даже ходили в спортзал, обычно сразу после утренней водки. Мы с нашим охранником Эрлом спускались в один из больших общественных залов «ИМКА» и тягали железо. Занимались в джинсах, а подходы делали между перекурами – ощущения очень бодрящие. Потом мы обычно брали по коктейлю и прохлаждались в спортивном баре. Не имело значения, насколько известны мы были дома, или сколько пластинок мы продали, или сколько концертов мы отыграли; в Чикаго мы были никем. Для владельцев баров мы выглядели лишь парочкой завсегдатаев, и нет лучшего убежища для таких пьяниц в Америке, чем спортивные бары на Норт-Кларк-стрит.

Каждый вечер мы тусовались в «Смарт-баре», очень крутом, но сильно отличавшемся от Лос-Анджелеса 1990 года. Это место было полностью посвящено техно- и индустриальной музыке вроде Ministry и Nine Inch Nails. Мы не очень-то ладили с другими посетителями, потому что были явно другого сорта, но все равно завели свой круг друзей. Там обитали десятки девушек. Это напоминало тир, но в конце концов я остановился на одной. Ее звали Меган, ей было девятнадцать. Меган жила с мамой и младшим братом в пригороде и выглядела очень экзотично – пышногрудая, жизнерадостная, милая девушка.

У нас с ней начались уютные отношения, и я уже стал привыкать к ежедневному графику долгих репетиций, после которых все время тусовался с Меган. И как раз тогда появился Аксель, что сразу же изменило динамику. Несмотря на возмущение, мы были так рады его видеть, что никто не хотел усугублять ситуацию, обвиняя его в опоздании. Мы работали с ним в те дни, когда он приходил на репетиции, но мы никогда не были уверены, придет он сегодня или нет. Если мы договаривались начать играть в четыре или шесть часов вечера, он мог заявиться в восемь или девять или вообще не прийти. Когда он все-таки приходил, то обычно бренчал на пианино или сидел и слушал наши идеи. Если подумать, нам удалось написать несколько хороших мелодий: Estranged, Bad Apples и Garden of Eden .

В конце концов я понял, что наша поездка в Чикаго лишь огромная потеря времени, о чем мы с Акселем постоянно спорили. Похоже, он думал, что мы и правда создаем там что-то хорошее, а я разрушил его иллюзию. Может, у меня и было бы другое отношение, если бы он был с нами все время, но за пару месяцев работы, из которых полтора прошли без него, я не насчитал достойного этого срока количества песен. Я был разочарован и устал ждать, когда у нас что-то начнет получаться. Атмосфера между нами стала слишком мрачной и не располагала к настоящему творчеству. Кроме того, мы так легкомысленно относились к своим деньгам, что я не мог не обратить на это внимания: мы перевезли всю команду на Средний Запад и не придумали ничего, кроме нескольких законченных песен и нескольких рудиментарных идей, многие из которых привезли туда с собой.

С приездом Акселя я постарался держаться прежнего курса, но два случая положили конец моему пребыванию в городе ветров. Первый произошел вечером, когда мы вернулись домой из бара и обнаружили целый пир из итальянской кухни на тротуаре перед домом. Я видел все это с высоты птичьего полета, потому что, насколько помню, весь вечер катался из одного бара в другой на крыше машины. Наше любимое итальянское заведение находилось прямо на углу, и, по-видимому, Аксель выбросил весь наш заказанный ужин на ребят, которые узнали, что мы там живем, и стали кричать ему с улицы. (Кстати, это не тот случай, в честь которого был назван альбом The Spaghetti Incident. Название взято из одной из жалоб на нас, которые Стивен перечислил в своем иске – к нему мы еще вернемся – после того, как его выгнали из группы. Я даже не помню, о чем он там заявил… наверное, о том, что Аксель кидался в него спагетти. Кажется, в те годы в этом не было ничего необычного.)

В общем, после того как Аксель закидал хулиганов едой, он разгромил всю кухню и разбил все, что было в доме стеклянного. И как мы узнали несколько дней спустя, во время его истерики прямиком из Индианы приехал Иззи. Он лишь взглянул на то, что там происходит, развернулся и уехал обратно, даже не войдя в дом.

Полагаю, остальные тоже заметили, что Аксель расстроен еще после первого случая, но к тому времени мы уже дошли до того, чтобы просто оставить его в покое. Кто знает, может быть, если бы мы прислушались к тому, чего он хочет, и чуть больше уступали, он бы так сильно не психанул. И все же кто мог понять, чем он был недоволен? Он пришел с таким горьким выражением лица, как будто вернулся из какого-нибудь очень удручающего места. Но, честно говоря, в тот момент я больше беспокоился о Стивене, чем об Акселе: у него были большие проблемы. Он нюхал тонны кокаина, а его игра оставляла желать лучшего. Сначала я ничего не понимал. Он прятал кокс в холодильнике в квартире внизу.

Мы тусовались и немножко нюхали вместе, но я не мог понять, почему Стив всегда гораздо обдолбаннее меня. Он только подмигивал и говорил: «Эй, чувак… масленка», – и указывал на холодильник.