Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Иван Борисович помолчал и прибавил уже другим тоном:

– Жаль только, что чтецы взяли такую странную привычку: читают Апостол сначала тихо, ничего не разберешь, а потом кричат.

– К сожалению, эта мода повсеместно так укрепилась, что с ней ничего не поделаешь, как ни борись, – ответил отец Сергий.

Дальнейших обсуждений не требовалось, и Иван Борисович вдруг перешел на совершенно иную тему – стал рассказывать, с какими чувствами в первый раз подъезжал к Пугачеву.

– Вы меня поймите, вы тоже говорили, какое неприятное впечатление произвел он на вас по сравнению с местом, где вы жили раньше. А я ведь видел побольше вашего, видел чудную природу, большие, красивые города – Ленинград, Париж и другие. И вот когда я только что услышал о Пугачеве, и потом, когда из поезда увидел эти голые, унылые степи, этот маленький, бедный, как говорится, Богом забытый, городок, я подумал: «Может ли быть что доброе из Пугачева?»

Первое время я сильно тосковал. Наконец почему-то решил пойти к епископу Павлу. Я уже говорил, какое впечатление он на меня произвел. Какой-то необыкновенно добрый, светлый… Недавно я и жену уговорил сходить к нему. Когда мы вышли, я спросил, как ее впечатление. И знаете, что она сказала?

– Да?

– Она сказала: «Это впечатление можно выразить только музыкой». Вот вам и Богом забытый городок!

Положение в приходе становилось все напряженнее. Приближались перевыборы церковного совета, и в первый раз за все время существования Нового собора некого было выбрать председателем. Прежний председатель Василий Ефремович категорически отказывался, а другие, с кем бы ни зашел разговор, и руками и ногами отмахивались, чуть только дело доходило до их кандидатуры. И духовенство, и наиболее активные верующие по несколько раз говорили со всяким мало-мальски подходящим человеком, начиная с авторитетных, влиятельных членов церковного совета, много лет занимавших такое положение, и кончая малоизвестными старичками, никогда не подававшими голоса на собраниях. И везде встречали один ответ: «Не могу». Пришлось созывать собрание не наметив кандидатур, в надежде на того, «кого Бог пошлет», и эта фраза сейчас имела особенно глубокий смысл.

Народу на собрание пришло много, и все чувствовали себя тревожно. Все, даже наименее интересующиеся церковными делами, знали, что никто не решается работать председателем, и понимали, что может грозить собору, если председатель так и не найдется.

– Михаил Васильевич, запевайте молитву.

Михаил Васильевич отделился от кучки духовенства, собравшегося на амвоне ближе к правому клиросу, обернулся к народу и, задав тон, запел «Царю Небесный». Народ дружно подхватил. Пели с жарким чувством, с болью сердечной, горячо просили о помощи, вразумлении и подкреплении: «Прииди и вселися в ны!» Потом намечали председателя собрания – уже несколько лет священники не руководили ими во избежание подозрений, что на собрание произведен нажим. На этот раз был избран Михаил Васильевич. Волнуясь и потирая рукой с изувеченными пальцами шрам на щеке, он огласил повестку дня: перевыборы председателя церковного совета, так как прежний председатель Василий Ефремович Козлов отказывается.

– А может, еще поработаете, Василий Ефремович? – неуверенно спросили из толпы.

Все знали, что Василий Ефремович, человек старого воспитания, считает неприличным сразу давать согласие на занятие почетной должности; так же неприличным, как, скажем, по первому приглашению хозяина садиться за стол и приниматься за закуски. Нельзя, могут сказать, что он лезет на это место. Поэтому каждые перевыборы начинались с его отказа. Он стоял на амвоне, торжественный и счастливый; из толпы раздавались возгласы: «Мы вами очень довольны, Василий Ефремович! Василий Ефремович, потрудитесь еще!» А он кланялся, прижимая руку к груди, улыбался, как майская роза, и… отказывался. До тех пор, пока всем не становилось ясно, что отказываться больше нельзя: приличие соблюдено, нужно давать согласие.

Сейчас Козлов держался совсем по-другому. Услышав обращенные к нему слона, он энергично замотал головой. «Нет, не могу, сил больше не хватает. Как пойдешь туда, – он выразительным кивком показал направление, – так хотите верьте, хотите нет, не только рубашка, а и пиджак трясется».

Уговаривавшие примолкли. Ясно, теперь хоть до темной ночи толкуй, все равно не согласится. Кого же просить? Старика Белобородова? Он категорически отказывается. Григория Амплеевича Калабина? И с ним уже не раз говорили, он ссылается на свой горячий характер и больное сердце. «Как только разволнуюсь, сразу умру». Сокольникова? Причинина? Со всеми говорили, и все отказываются.

Отец Сергий сделал шаг к краю амвона и знаком попросил у председателя слова. Худощавый, с запавшими щеками, он за последние дни, кажется, даже за последние часы, похудел еще больше. Глубокое сдерживаемое волнение прорывалось в блеске глаз, в вибрациях голоса и, как всегда во время его поучений, передавалось слушателям, вызывая встречную реакцию взволнованного внимания.

– Я только немного задержу вас, братие христиане, – начал он. – Только расскажу одну китайскую сказку. Это было очень давно. На Китай тогда со всех сторон нападали враги, разоряли страну; и вот жители решили построить стену, которая защищала бы их от нападений. Приготовили материалы, нашли искусных архитекторов, но, прежде чем строить, решили узнать у мудрецов, что нужно для того, чтобы стена стояла крепко, вечно и никакой неприятель не мог бы разрушить ее. Спрашивали множество мудрецов, и никто не дал настоящего ответа.

Наконец явился один старец и сказал: для того, чтобы стена стояла вечно, нужно в ее основание живым замуровать человека. Да не какого-нибудь старика или больного, которому, может быть, и жизнь-то надоела, а здорового, полного сил юношу. И этот юноша должен быть единственным сыном матери-вдовы, т. е. чтобы мать в нем теряла все и не имела надежды на то, что, хотя этот сын и умрет, зато у нее другой есть или будет. И чтобы юноша пошел на мучительную смерть добровольно, и мать чтобы отдала его добровольно.

Как будто шорох пробежал по народу Все впились глазами в оратора, настороженно слушая «сказку».

– Долго искали такого юношу, – продолжал отец Сергий, – наконец нашли. Назначили день, собрался народ, пришли и старый мудрец, и юноша, и мать его, и их друзья. Юноша простился с матерью, вошел в углубление, устроенное в основании стены, и каменщики начали закладывать отверстие. А мать тут же рядом стоит, он с ней разговаривает, пока можно. И вот осталось положить последний камень…

Голос отца Сергия зазвенел. Народ почти не дышал, точно он рассказывал не сказку, а что-то имеющее непосредственное отношение к ним всем, к настоящему моменту.