Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Он ложился и вставал раньше всех и вначале часто вдруг просыпался от глубокого сна, пока дети еще сидели, несколько раз крестился и вслух творил молитву.

– Ты что? – спрашивали его.

– Мне показалось, что я в тюрьме, – отвечал он.

Связи с тюрьмой отец Сергий не терял, хотя и шутил иногда: «Ведь там всякой твари по паре, а нечистых по семи пар». Но и этих «нечистых» – шпану, уголовников, которые, случалось, просили: «Отцы, дайте корочку, хоть заплесневелую», – их тоже из памяти не выкинешь. Ведь в тюрьме тоже приход, там тоже священник нужен, а он сам научился понимать, что как бы низко ни пал человек, в нем все же остается что-то доброе. Вот это доброе он и старался находить во встретившихся ему уголовниках, когда оказывался рядом с ними. А уж если они не забываются, то как забыть своих собратий?

Троицкому дали десять лет, готовили к отправке на север, а у него ничего теплого и до дома далеко. Опять нужно устраивать складчину. Пошел в дело и коротенький женский тулупчик, в котором Соня еще в Острой Луке ходила за водой, – а Ивана Кузьмича Бог ростом не обидел. Отдал отец Сергий и недавно сделанную на заказ по случаю шапку-малахай с кожаным верхом, единственную хорошую вещь в его гардеробе.

Еще то одному, то другому давали сроки. Как осужденных, их держали не так строго, разрешали отлучаться в город или посылали в город на работу. Троицкого сделали кучером. Он и другие ухитрялись иногда вырваться в собор. Пробегут левым приделом в алтарь, наденут на свою грязную рвань чью-нибудь свободную рясу и причастятся. Им нельзя было ждать, когда подойдет время, им давали возможность причаститься на ходу, и в начале литургии, и за всенощной, запасными Дарами. Большим счастьем было, если кому удавалось здесь, в торжественной обстановке, исповедаться, но больше исповедовались в камере, друг у друга.

Однажды произошел случай, внешне похожий на памятное появление Моченева. Как и тогда пили чай. Вдруг отец Сергий вскочил, крикнул: «Отец Петр!» – и бросился навстречу высокому священнику, крупными шагами бежавшему по двору.

Они чуть не столкнулись в дверях.

– Мир ли приходу твоему? – почти крикнул отец Сергий.

– Мир, мир, – радостно отвечал тот, крестясь на иконы и целуясь с хозяином. Крупное, изрытое оспой, лицо его так и сияло.

Это был отец Петр Борщов, один из немногих освобожденных в те годы.

– Вот мы здесь сидим и ни о чем не думаем, – сказал как-то отец Сергий. – А в это время, может быть, где-то разрабатывается план, как окончательно рассчитаться с религией. И вообще, конечно, не обязательно в эту минуту, а в любое время могут подготовляться разные неприятности, и крупные, и мелкие, и против нашего собора, и против Церкви вообще, и лично против нас. А может быть, за границей опять замышляется война, вроде того крестового похода, к которому призывал римский папа. И тогда мы говорили, и сейчас я скажу, что католичество для Православия хуже безбожия. Безбожие – враг открытый, а эти скрываются под маской религии, а в том, как они ее искажают, многие не разберутся. Да мало ли что еще может быть!

А мы ничего не знаем, узнаем только, когда беда нагрянет на Церковь ли, на весь народ или на нас самих. Об этом никогда не нужно забывать, каждый день нужно молиться: «Разрушь, Господи, злые замыслы нечестивых!» А какие замыслы в это время готовятся, Он Сам знает…

Были встречи и разговоры и более обыденные, напоминавшие прежние спокойные годы (когда-то они были?), но и в эти разговоры отец Сергий умел внести что-то свое. Как-то раз зашла старая знакомая, Прасковья Матвеевна. Заговорили о молитве.

– Во время молитвы нужно не только просить Бога о милости и даже не только благодарить за полученные блага, – в который раз повторял отец Сергий то, что без конца повторяют и другие проповедники и духовники, – нужно бескорыстно, от чистого сердца славословить и хвалить Его.

И тут же пояснил своими словами: «А то у нас как получается? Крестимся, когда поют „Господи, помилуй!“, „Подай, Господи! “А как запоют: „Слава Тебе, Боже наш!“ или „Тебе, Господи!“ – так у нас словно руки отсохнут».

Необыкновенное воскресенье прошло. Все стали привыкать к возвращению отца Сергия, жизнь пошла своим чередом. И вот однажды зашел знакомый батюшка. Ему подали табуретку, но ни чаю, ни какого-нибудь угощения почему-то не предложили. Устроившись поудобнее, он спросил:

– Ну как, отец Сергий, картошечки-то запасли?

В голосе гостя слышался живой интерес, но отец Сергий ответил сдержанно:

– Запас. И картошку, и помидоры.

– Даже и помидоры? Ну, помидоры – это дело второстепенное. Вот картошка – самое главное. Без нее никак нельзя.

– А я вот запас. И картошку, и помидоры. Вон помидоры в тарелке на столе лежат, а картошка в ведре под столом.

Гость удивленно взглянул на хозяина:

– Ну, что вы, отец Сергий, разве я об этом говорю? Я говорю о запасе на зиму, на весь год, до нового урожая, а это что…

– А я говорю о том, что вот встретились два протоиерея после длительного перерыва, и поговорить им больше не о чем, о картошке заговорили…

Наступило неловкое молчание. Гость первый нашелся, переборол себя и заговорил о Владимире Соловьеве и о его книге «Оправдание добра».

Из всех сочинений Соловьева у отца Сергия была только эта книга, и ее читали многие из его знакомых.

Увлекаясь историей философии, Костя выделял Вл. Соловьева из всех известных ему философов, как христианского философа, но отец Сергий и у Владимира Соловьева нашел ошибку, и разбор этой ошибки имел для его детей большое жизненное значение. Речь шла о лжи. Соловьев рассуждает, что иногда ложь не грех, бывают такие обстоятельства, когда нужно солгать, чтобы спасти человека. Например, за кем-то гонится убийца. Ты видишь, что человеку грозит опасность, но защитить его своей силой не имеешь возможности. Зато можешь сделать это хитростью, обмануть преследователя, пустить его на ложный след. Такая ложь не грех, а наоборот, твой долг.

Отец Сергий много раз говорил по этому поводу, что ложь всегда грех, а ее отец – дьявол, но мир во зле лежит, и бывают иногда такие обстоятельства, когда приходится выбирать из двух зол меньшее. Сказать ложь тоже грех, но допустить, чтобы злодей сделал свое черное дело, – еще грешнее. Приходится солгать, но при этом все-таки нужно иметь внутреннее сокрушение о том, что лжешь. Если не будет такого сокрушения, страха перед ложью, можно привыкнуть к ней как к чему-то обыкновенному и позволять себе ложь, даже если можно обойтись без нее.

– А у Соловьева получается оправдание добра и зла.

Отзыв о книге вылился в форму шутки, но сам вопрос о том, как избегать лжи, поднимался нередко, и всегда оказывалось, что он не так уж прост и очень важен.