Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

«Ну, что-жъ бы тебѣ еще сказать? Куда какъ жаль, что нѣтъ от тебя писемъ, и мы ничего о тебѣ не знаемъ. Ежели-бъ были, то поговорилъ бы съ тобою, что-нибудь о Петербургѣ, а то ничего не знаемъ, а здѣшнее я тебѣ все уже пересказалъ. У насъ въ сіи дни напало довольно снѣга и путь санной сдѣлался изрядный….. Но вотъ уже разсвѣтаетъ и наши встали и собираются ѣхать. На время перестану….. Въ сію минуту проводилъ я своихъ Ламковскихъ. Петръ Гарасимовичъ жалуется что-то на бокъ; ѣздилъ недавно въ Тулу: ни то отколотило ему бокъ, ни то простудился; уже три дня говоритъ, что бокъ болитъ; лѣкарь далъ ему уже лѣкарство. Теперь нечаянно нашелъ я между листами «Магазина» запрятанныя и гамбурскія газеты, и стану ихъ читать.

Въ тотъ же день, ввечеру.

«Ну, Павлушка! И то-то, что я вздумалъ давича по-утру къ тебѣ писать, а то быть бы тебѣ нынѣшнюю почту безъ письма от насъ, или получить на самое корот-кое. Не успѣлъ я давича начать читать пропадавшихъ газетъ, какъ бряк письмо изъ Тулы и пишетъ Щедиловъ, чтобъ я пріѣзжалъ, а то-де уже Семенъ Никифоровичъ заждался. Итакъ, я туда завтра до-свѣта хочу ѣхать, и писать бы къ тебѣ было неко-гда. А теперь оставилъ уже Настасьѣ отправить почту, а самъ, за сборами не имѣя времени, скажу только то, что желаю тебѣ, мой другъ, всякаго благополучія, и чтобъ ты былъ здоровъ и имѣлъ успѣхъ въ своемъ дѣлѣ и не пропустилъ бы пуще всего ни одной недѣли, чтобъ къ намъ не писать. Ежели много не досужно, то хоть нѣсколько строкъ, чтобъ мы знали, что ты живъ и здоровъ. Прости, Павлунушка, цѣлую тебя заочно».

Сіе письмо было и отправлено, а вскорѣ поѣхалъ и самъ я въ Тулу. А что тамъ со мною происходило, о томъ узнаете изъ послѣдующаго за симъ 7-го письма моего къ сыну, писаннаго по возвращеніи моемъ въ Богородицкъ. А между тѣмъ дозвольте мнѣ сіе мое письмо къ вамъ на семъ мѣстѣ прервать и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Февраля 6-го дня 1811 года, въ Дворениновѣ).

дѣдиловъ.

Любезный пріятель! Помянутое седьмое письмо къ моему сыну началъ я пи-сать, по возвращеніи своемъ изъ Тулы въ Богородицкъ, ноября 24-го дня ввечеру, и оно было слѣдующаго содержанія:

«Ахъ, Павлушка! Обстоятельство, что не было и съ другою московскою поч-тою от тебя писемъ меня поразило. Пріѣхавши въ Тулу въ среду къ ночи, на утріе по-сылалъ я Фильку на почтовый дворъ, чтобъ взять свои письма. Я надѣялся без-сомнѣнно, что принесетъ онъ ко мнѣ от тебя письмецо и потому дожидался его съ нетерпѣливостью. Но какъ увидѣлъ только пакетъ съ газетами и услышалъ, что дру-гихъ писемъ ни какихъ нѣтъ, то затрепетало мое сердце и власно какъ на вершок опустилось ниже. Сомнѣніе о тебѣ овладѣло всѣми моими мыслями, и я не инако уже считалъ, ты либо занемогъ, либо дорогою что-нибудь съ тобою сдѣлалось, или уже тебя нѣтъ на свѣтѣ. И ты можешь самъ себѣ вообразить, какова пріятна для меня долженствовала быть мысль таковая! Словомъ, руки мои опустились, и я, погрузив-шись въ уныніе, не зналъ что о тебѣ думать и пригадать. Истинно не помню, что ко-гда-нибудь читалъ я газеты съ столъ малымъ любопытствомъ и вниманіемъ, какъ въ сіе время. Мысли лѣзли совсѣмъ не тѣ въ голову и производили то, что я не ра-зумѣлъ самъ что читалъ. И я не знаю, долго-ль бы продлилось таковое мое разстро-енное душевное состояніе, еслибъ хозяинъ мой, Пастуховъ, услышавъ о моемъ горѣ, меня не ободрилъ тѣмъ, что сею почтою не къ одному ко мнѣ, но и ко всѣмъ Туль-скимъ нѣтъ петербургскихъ писемъ, и что по многимъ такимъ его знакомымъ нѣтъ ихъ, которые еженедѣльно получали. Итатъ, не иное что оставалось заключать, что Петербургская почта, за распутицею, не пришла въ Москву къ тому времени, какъ надобно отходить сюда Московской. Сіе мнѣніе ободрило меня нѣсколько и возоб-новило вновь надежду, что съ будущею почтою авось-либо от тебя будутъ письма. Но что-то скажетъ завтрешнее утро: завтра ей надобно притти сюда. Бѣды! ежели и съ сею почтою от тебя ничего не будетъ: уже не буду истинно знать, что о тебѣ по-думать, а и мать и всѣхъ прочихъ чѣмъ будетъ утѣшать — не понимаю.

«Въ Тулу съѣздилъ я благополучно, ибо лихорадка моя, кажется, уже поотста-ла, и я начинаю оправляться; однако, все еще ѣмъ скоромное и наблюдаю діэту. Во-лосковъ моихъ осталось развѣ десятая доля, однако, пробиваюсь все еще безъ пари-ка; можетъ быть, и не будетъ въ немъ нужды. Въ Тулу г. Веницеевъ звалъ и добивался меня за самою бездѣлицею, — взять только для храненія сюда планы и именные ука-зы и росписаться въ нихъ. Изъ доброй воли ни для чего-бы не поѣхалъ; дороги ниче-го нѣтъ, а голая земля: бывшая на сихъ дняхъ страшная мятель снесла весь снѣгъ съ полей и съ дорогъ въ лѣса и въ вершины: колоть такая, что ужасть, а морозъ со встрѣччнымъ вѣтромъ столь презѣльной, что я и въ возочкѣ своемъ не могъ найтить мѣста, и въ самой муфтѣ мерзли у меня руки, а люди разъ по пяти оттирали у себя рыло! Одно только утѣшеніе имѣлъ я то, что нѣсколько часовъ любовался разно-цвѣтными огненными столпами, бывшими по обѣимъ сторонамъ солнца и такими, какихъ я от роду моего не видывалъ. Можно по справедливости сказать, что зрѣли-ще было пышное и великолѣпное, и я тужилъ, что не было со мною моего любезнаго Павлунушки; повеселился бы онъ вмѣстѣ со мною онымъ. Въ Тулѣ на другой день-такой же жестокій морозъ! По счастію, поспѣла наша карета, и я могъ въ ней къ Ве-ницееву съѣздить. Веницеевъ мой-ни лой, ни масло: заочно-Господи помилуй! а въ глаза-въ душу вьется. Отѣ него спѣшу на квартеру обѣдать и посылать па почту. А какъ она меня смутила, то никуда далѣе не поѣхалъ, а просидѣлъ уже дома, и весь вечеръ проговорилъ съ г. Сокольниковымъ о разныхъ матеріяхъ и пріятно прово-дилъ время.

«Потужи, Павлушка, о нашемъ Петрѣ Алексѣевичѣ Верещагинѣ, или посмѣйся. Недавно четыре тысячъ пробухалъ, а наканунѣ моего пріѣзда при Сокольниковѣ цѣлыхъ девять тысячъ съ рукъ еще спустилъ. Но кому, же? Аѳанасію Ивановичу Зо-лотухину и вѣрными деньгами. Вотъ до чего доводитъ игра, — ищущихъ нажиться от картъ проклятыхъ! Умница ты, Павлушка, что ты сей игрѣ не учился! Не учись и впредь сей проклятой, но оставляй другимъ забавляться ею…..»

Въ воскресенье по-утру еще до-свѣта, ноября 25 дня, продолжалъ я писать слѣдующее:

«Ну, вотъ и воскресенье! Что-то скажетъ севоднешній день, и радоватьея ли я буду, или печалиться въ оной? Сомнѣніе о тебѣ такъ велико, что мнѣ даже хочется и не хочется посылать на почту изъ опасенія, чтобъ солдатъ не пришолъ съ пустыми руками и не поразилъ меня печалью. Никогда еще того не бывало со мною. Вотъ какъ мнѣ ты милъ и какъ много тебя люблю, мошенник!..

«Но какъ теперь еще не разсвѣло и посылать на почту рано, то разскажу тебѣ достальное о своемъ тульскомъ вояжѣ. Вчера помѣшалъ мнѣ далѣе писать Иванъ Тимоѳеевичъ Алабинъ; онъ просидѣлъ у меня долго и выпросилъ прочесть всѣ твои письма, которыхъ онъ еще не видалъ, и читалъ съ великимъ удовольствіемъ. Скажу тебѣ объ немъ, что онъ сдѣлался нынѣ хлѣбнымъ торгашемъ: скупаетъ хлѣбъ и ста-витъ къ Власову ва винокурню изъ барыша, что для него весьма и не дурно: нѣсколь-ко десятковъ перевалится, такъ и слава Богу! Это лучше нежели играть и мотать.