Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Симъ образомъ, въ нѣсколько дней, нечувствительно объѣздилъ я обѣ волости и, вмѣсто досады, которую г. Юницкому хотѣлось мнѣ причинить, имѣлъ тысячу удовольствій. Дѣла же такова, для котораго нужно-бъ было объѣжжать симъ образомъ волость, нигдѣ не нашелъ ни малѣйшаго, и потому внутренно только смѣялся умничанью господина директора, ибо вездѣ было все хорошо и все въ надлежащемъ порядкѣ. Одни только кабаки наводили мнѣ нѣкоторое сомнѣніе, ибо, узнавъ, что господа откупщики производили новыя мытарства и, услышавъ, что, по просьбѣ ихъ, Юницкимъ изъ Бобриковской волости безъ вѣдома моего призываны были въ Тулу всѣ старосты, и заключая изъ того, что и г. Юницкому хотѣлось от нихъ поживиться, — не зналъ я, какъ поступить мнѣ въ семъ случаѣ. Однако, подумавъ — погадавъ, разсудилъ за лучшее не входить въ дрязги, а посмотрѣть на сіе дѣло сквозь пальцы и дать волю г. директору достичь до своего корыстолюбиваго намѣренія. А всходствіе того, по возвращеніи своемъ въ Богородицкъ, вмѣсто строгаго отвѣта на его глупый ордеръ, не разсудилъ подливать масло въ огонь, а отписать къ нему о объѣздѣ моемъ такъ, чтобъ онъ досады моей на него и не почувствовалъ. А сіе послѣ и послужило мнѣ въ пользу.

Во время сего путешествія моего пріѣхалъ ко мнѣ, по приказанію моему, малолѣтный сынъ покойнаго брата моего и нынѣшній мой сосѣдъ, Андрей Михайловичъ. Онъ былъ тогда уже изрядный мальчик, но воспитаніе его у безпутнаго отца было такъ худо, что я безъ жалости на него смотрѣть не могъ. И расположившись дать ему дальнѣйшее воспитаніе у себя, намѣренъ былъ взять формально его къ себѣ въ опеку и употребить все возможное къ наученію его чему-нибудь и къ образованію его ума и сердца. Всходствіе чего и вступилъ въ полное управленіе его деревнями и имуществомъ. и имѣлъ довольно хлопотъ при приведеніи всего въ надлежащій порядокъ.

Между тѣмъ, при всѣхъ моихъ хлопотахъ, разъѣздахъ и переѣздахъ, не оставлялъ я и своихъ литературныхъ упражненій, и всѣ праздные и остающіеся от дѣлъ часы посвящалъ онымъ. На меня приди около сего времени охота писать критику на всѣ тѣ книги, которыя мнѣ прочитывать случалось, и критику особаго рода, а не такую, какая иными пишется, но полезнѣйшую. Но дѣло сіе было прямо на бездѣльѣ и совершенно пустое. Книги, написанныя мною по сему предмету, стоятъ съ того времени по сіе никѣмъ нечитаемыя въ моей библіотекѣ и занимаютъ только собою мѣсто; пользы же никому не производятъ, и едва ли когда-нибудь произведутъ, поелику я не съ тѣмъ намѣреніемъ ихъ и писалъ, чтобъ могли они когда-нибудь быть напечатаны и обнародованы, и потому трудъ, употребленный на нихъ, потерянъ по-пустому.

Кромѣ сего, памятно мнѣ, что въ теченіе сего мѣсяца была у насъ раза два такая необыкновенная стужа съ вѣтрами и мятелями преужасными, что домъ мой каковъ ни былъ тёпелъ въ иное время, но въ сіе не находили мы во всемъ ономъ нигдѣ почти мѣста, и я не одинъ разъ принужденъ былъ съ письменнымъ столомъ своимъ изъ одной комнаты перебираться въ другую и, наконецъ, доходило до того, что нигдѣ не находили сколько- нибудь удобнѣйшаго мѣста для сидѣнія — какъ подлѣ печки, въ дѣтской; въ кабинетѣ же моемъ и носа показать было не можно.

Впереди сихъ происшествій, съ нетерпѣливостью дожидался я изъ Петербурга, отвѣта на мое большое письмо, отправленное въ концѣ прошедшаго года къ г. Нартову. Мнѣ весьма хотѣлось видѣть какъ приметъ онъ мою задирку и изъявит ли любопытство узнать и слышать все то, о чемъ я съ нимъ чрезъ письмы говорить хотѣлъ. Сего отвѣта и не было мнѣ нужды долго дожидаться: г. Нартовъ не успѣлъ получить мое письмо и посланное при ономъ тогда сочиненіе о спаржѣ, какъ въ первыхъ числахъ генваря уже на оное и отвѣтствовалъ, и я получилъ оное 26 числа сего мѣсяца. Не могу изобразить, съ какимъ смущеніемъ духа распечатывалъ и развертывалъ я письмо сіе, а особливо увидѣвъ, что цѣлые полъ листа было вокругъ исписано. Я не сомнѣвался, что есть въ немъ что-нибудь въ отвѣтъ на мою задирку. Но сколь сильно поразился я, когда, пробѣжавъ оное жадными очами, не нашелъ ни одного словечка, упомянутаго о томъ дѣлѣ, о которомъ я всего болѣе желалъ слышать, а увидѣлъ, все письмо, наполненное такими околичностьми, какія мнѣ давно самому были извѣстны, и которыя составляли относительно до меня сущее пустословіе. Но сего было еще не довольно. Но онъ бомбандировалъ меня опять убѣжденіями къ соотвѣтствованію на заданные ими вопросы; и чтобъ сдѣлать ихъ дѣйствительнѣйшими, то старался какъ малаго ребенка прельстить надеждою къ полученію медали, награжденія, для меня столь маловажнаго, что могло оно всего меньше меня трогать. Имѣя у себя уже нѣсколько медалей, были онѣ мнѣ ни мало уже не въ диковинку, и тѣмъ менѣе прельстительны, что от нихъ, какъ от козла, не было ни шерсти, ни молока, то-есть, что не могли онѣ ни на волосъ прибавить мнѣ ни чести, ни славы, ни дохода. Наконецъ, не преминулъ онъ меня помазать по губамъ одобреніемъ моего сочиненія о спаржѣ, въ чемъ я и безъ того ни мало не сомнѣвался. Словомъ, письмомъ симъ былъ я не весьма доволенъ. Оно было слѣдующаго содержанія:

«Государь мой, Андрей Тимоѳеевичъ! Послѣднее письмо ваше я получилъ, и приложенное сочиненіе о спаржѣ собранію Экономическаго Общества представилъ, которое поручило комитету разсмотрѣть, и комитетъ уже одобрилъ оное къ печатанію. Я именемъ Экономическаго Общества благодарю васъ за труды. Предъ симъ послалъ я чрезъ почту къ вамъ от собранія напечатанное объявленіе задачъ и «Начертаніе о намѣстничествахѣ», желая усердно, чтобъ послужило вамъ поводомъ къ сочиненію отвѣта на какое-либо намѣстничество, будучи увѣренъ, что знаніе и способность въ писаніи подадутъ вамъ способъ удовлетворить Обществу, а вамъ доставить случай пріобрѣсти медаль, къ чести и похвалѣ вашей! Сколько силъ есть стараюсь я обнаруживать труды соотчичей моихъ и желалъ бы, чтобъ Общество Экономическое пріобрѣло нѣсколько такихъ трудолюбивыхъ и знаніемъ земледѣлія и домостроительства украшенныхъ членовъ, которые уподоблялись бы вамъ. Но, къ сожалѣнію, еще не вижу, кромѣ г. Лихонина, жительствующаго близъ Вологды, который, возъимѣвъ охоту, началъ сообщать нѣкоторыя извѣстія, за которыя сдѣланъ онъ нашимъ корреспондентомъ. Ужъ ли въ пространной Россіи не достаетъ господъ помѣщиковъ, имѣющихъ знаніе земледѣлія? Сему ни какъ вѣрить не можно! Были они издревле, есть они и нынѣ, и гораздо просвѣщеннѣе прежнихъ, да и могли-бъ участниками быть въ трудахъ Экономическаго Общества, установленнаго премудрою Екатериною императрицею и благотворящею матерью отечества нашего, къ пользѣ нынѣшнихъ обитателей и ихъ потомковъ. Но что препятствуетъ имъ присылать въ Общество свои наблюденія, примѣчанія или изобрѣтенія сельскія-того не знаю. Кажется, честь, слава, польза и врожденная любовь къ отечеству, по приверженности къ тому, долженствовали-бъ побудителями быть къ такимъ подвигамъ, коимъ земные владыки и римскіе вельможи не только не гнушались, но и сами земледѣлію были примѣромъ! Не требуется въ слогѣ краснорѣчія: земледѣльческая и хозяйственная наука предлагается безъ прикрасъ, просто, ясно. Чего-жъ стыдиться писать полезное дѣло и просвѣщать онымъ другихъ? Загадка для меня нерѣшимая! Я все ласкаю еще себя надеждою, что вскорѣ и мы увидимъ своихъ Мильсоновъ, Юнговъ, Миллеровъ. Начало только трудно; возъимѣютъ охоту, будутъ трудиться и писать. Россіяне въ разумѣ, въ остроуміи и домыслѣ не уступятъ ни какому народу. Я ожидаю съ нетерпѣливостью ящиковъ съ песками и прошу извинить меня, если я утрудилъ сею коммиссіею. Наконецъ, увѣряя васъ, что Экономическое Общество почитаетъ васъ достойнымъ сотрудникомъ своимъ, а я вкупѣ другомъ своимъ, пребываю съ особливымъ почтеніемъ вашъ, государя моего, покорный и вѣрный слуга Андрей Нартовъ. 10 генваря 1791 года».