Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Каково ни досадно было для меня сіе письмо и сколь много оно ни уменьшило во мнѣ возобновившейся-было охоты къ перепискѣ съ Обществомъ, однако, я радъ былъ, по крайней мѣрѣ, тому, что наконецъ достигъ до давнишняго моего желанія, и что мнѣ удалось отъучитьихъ от того, чтобъ отягощать меня коммиссіями, соединенными съ пересылкою тяжелыхъ вещей. Говорится въ пословицѣ: «первая брань лучше послѣдней», итакъ думалъ я, что пускай хотя и посердятся, но я останусь съ покоемъ и заставлю ихъ быть и тѣмъ однимъ довольными, что я тружусь, сочиняю и имъ доставляю кое-что печатать. Со всѣмъ тѣмъ, какъ мнѣ такой отзывъ былъ чувствителенъ, то вознамѣрился я не спѣшить на письмо сіе отвѣтомъ, а взять терпѣніе и подождать, что произведутъ оба послѣднія мои письма, изъ коихъ о послѣднемъ сожалѣлъ я, что послалъ и писалъ въ немъ о электрицизмѣ. Нужно-бъ только дни три подождать еще, и тогда бы я поговорилъ съ ними совсѣмъ другимъ голосомъ, или, по крайней мѣрѣ, умолчалъ бы о моемъ намѣреніи и обѣщаніи переслать къ нимъ свою глину.

Письмо сіе получилъ я, находясь у зятя моего въ Ламкахъ, куда ѣздили мы праздновать вмѣстѣ его годовой праздникъ, и который какъ по самому сему, такъ и по тому былъ мнѣ не очень веселъ, что, кромѣ сего, имѣлъ я и другія неудовольствія, какъ напримѣръ: въ полученныхъ въ это время газетахъ вѣсти были все непріятныя; от г. Жданова не получили съ сею почтою обыкновенныхъ писемъ и увѣдомленій и не знали, что о томъ подумать; наконецъ, узнали о потерѣ одного изъ нашихъ друзей и короткихъ знакомцевъ, и именно Ивана Тимоѳеевича Алабина, сына любимой нами старушки, госпожи Алабиной. Злая горячка похитила его около сего времени изъ среды живыхъ, въ самомъ еще цвѣтущемъ возрастѣ его жизни. Былъ онъ малый умный и добрый нашъ собесѣдникъ и сотоварищъ; и какъ за хорошее поведеніе его мы онаго всѣ искренно любили, то и жалѣли объ немъ очень. Но сего было еще не довольно. Но не успѣлъ я, возвратясь въ Богородицкъ, препроводить дней четырехъ въ обыкновенныхъ своихъ упражненіяхъ, какъ повстрѣчалась со мною новая и чувствительнѣйшая еще досада и непріятность. Произошло въ домѣ у меня нѣчто такое, что произвело во всемъ ономъ нѣкоторый родъ революціи, а мнѣ великое безпокойство. Дѣло было вотъ какого рода.

Былъ у меня въ домѣ столяръ Кузьма Трофимовичъ, человѣкъ по рукомеслу его очень нужный и надобный, но пьяница прегорькій. Какъ ни старался я воздержать его от сей проклятой страсти, но ничто не помогало, но зло сдѣлалось еще пуще. Къ пьянству присовокупилось еще и воровство. Ибо какъ пропивать было нечего, то принялся онъ красть и все относить на кабак. Уже во многихъ воровствахъ былъ онъ подозрѣваемъ, уже пропилъ онъ весь свой инструментъ, уже обворовалъ онъ всѣхъ моихъ дворовыхъ людей, уже вся родня на него вопіяла, а наконецъ, дошло до того, что начала съ скотскаго двора пропадать скотина. Не одинъ разъ я уже его сѣкалъ, не одинъ разъ сажалъ въ рогатки и въ цѣпь, но ничего тѣмъ не успѣлъ. Словомъ, дошло до того, что я не зналъ, что мнѣ съ нимъ дѣлать; ибо жалѣлъ его только для дѣтей его. Одинъ изъ нихъ былъ моимъ камердинеромъ, грамотный, умный и мнѣ усердный малый, и лучшимъ моимъ человѣком-самый тотъ, о которомъ при описаніи моего послѣдняго путешествія упоминалъ я подъ именемъ Фильки и который всюду ѣзжалъ со мною. Другой, по имени Тимоѳей, служилъ при моемъ сынѣ, былъ сущій гайдук и малый ловкій и проворный; а третій, по имени Сергѣй, былъ въ музыкѣ моей первымъ флейтраверсистомъ, но обоихъ тѣхъ меньше и также малый неглупый и ко всему способный. Всѣ сіи дѣти казались с-молоду очень хороши; но какъ оба первые повозмужали, то, къ сожалѣнію моему, оказалась и въ нихъ такая-жъ склонность къ питью; а притомъ еще замѣчено злобнѣйшее сердце. И сіи-то молодцы подали мнѣ поводъ къ помянутой досадѣ и безпокойству. Такъ случилось, что, за нѣсколько предъ тѣмъ дней, надобно мнѣ было отца ихъ опять унимать от пьянства и добиваться о послѣдней пропажѣ въ домѣ и до того, откуда беретъ онъ деньги на пропой? Посѣкши его немного, посадилъ я его въ цѣпь, въ намѣреніи дать ему посидѣть въ ней нѣсколько дней и потомъ повторять сѣченіе по-немногу нѣсколько разъ, дабы было оно ему тѣмъ чувствительнѣе, а для меня менѣе опасно; ибо я никогда не любилъ драться слишкомъ много, а по нраву своему, охотно бы хотѣлъ никогда и руки ни на кого не поднимать, если-бъ то было возможно; и потому, если кого и сѣкалъ, будучи приневоленъ къ тому самою необходимостью, то сѣкалъ очень умѣренно и отнюдь не тираническимъ образомъ, какъ другіе. Большой сынъ его былъ самъ при первомъ сѣченіи и казался еще одобрявшимъ оное и бранящимъ за пьянство отца своего. Можетъ быть, думалъ онъ, что тѣмъ тогда и кончится. Но какъ чрезъ нѣсколько дней привели его опять ко мнѣ по случаю, и мнѣ вздумалось еще его постращать-какъ вдругъ оба сынка его скинули съ себя маску и, сдѣлавшись сущими извергами, не только стали оказывать мнѣ грубости, но даже дошли до такого безумія, что одинъ кричалъ, что онъ схватитъ ножъ и у меня проспоритъ брюхо, а тамъ и себя по горлу; а другой, и дѣйствительно, схватя ножъ, хотѣлъ будто бы зарѣзаться. По всему видимому, такъ поступать научены они были от своего родимаго батюшки, ибо самимъ имъ такъ вдругъ озлобиться было не-за-что и не натурально. Но какъ бы то ни было, но меня поразило сіе чрезвычайно. Я вытолкалъ ихъ вонъ и имѣлъ столько духа, что преоборолъ себя въ гнѣвѣ и сталъ думать о семъ съ хладнокровіемъ. Тогда, чѣмъ болѣе стали мы о семъ думать, тѣмъ опаснѣе становиться сіе дѣло: вышло наружу, что они во всѣ тѣ дни, какъ змѣи, на всѣхъ шипѣли и ругали всѣхъ, и даже самого меня всѣми образами. Словомъ, они оказались сущими злодѣями, бунтовщиками и извергами, и даже такъ, что вся дворня ужаснулась. Они думали, что дѣло тѣмъ и кончилось, и что они меня тѣмъ устрашили и напугали; однако, я и самъ умѣлъ надѣть на себя маску. Они, повоевавъ и побуянивъ, разошлись: одинъ пошолъ спать на полати, а другой отправился въ городъ попьянствовать, ибо думалъ, что онъ уже свободенъ сдѣлался и могъ что хотѣлъ предпринимать и дѣлать. Я же, между тѣмъ, посовѣтовавъ кое-съ-кѣмъ и подумавъ, какъ съ злодѣями сими поступить лучше, велѣлъ ихъ передъ вечеромъ схватить невзначай и сковавъ посадить ихъ въ канцеляріи на цѣпь. Мы опасались, чтобъ они въ самое сіе время не сдѣлали бунта и мятежа и чтобъ не перерѣзали кого. Однако, мнѣ удалось усыпить ихъ мнимымъ своимъ хладнокровіемъ и спокойнымъ видомъ, и оба храбреца увидѣли себя, противъ всякаго ихъ чаянія и ожиданія, въ цѣпяхъ и подъ строгимъ карауломъ въ канцеляріи.

Со всѣмъ тѣмъ, происшествіе сіе навело на насъ много безпокойства. Видѣлъ я, что мнѣ обоихъ сихъ молодцовъ держать при себѣ было впредь уже не можно, а и сдѣлать съ ними что-я не вѣдалъ. Видѣлъ я, что оба они навсегда останутся мнѣ злодѣями, но чѣмъ тому пособить не предусматривалъ. Въ рекруты ихъ отдать не только было жаль, но для нихъ было бы сіе и наказаніе очень малое, а надобно было ихъ пронять и переломить ихъ крутой, злодѣйскій нравъ; а хотѣлось и сберечь ихъ, буде можно. Итакъ, подумавши-погадавши, расположился я пронимать ихъ не битіемъ и не сѣченіемъ, которое могло-бъ увеличить только ихъ противъ меня злобу, а говоря по пословицѣ, не мытьемъ, такъ катаньемъ и держать ихъ до тѣхъ поръ въ цѣпяхъ, на хлѣбѣ и водѣ, покуда они поутихнувъ вспокаятся и сами просить будутъ помилованія; а сіе кроткое средство и произвело то въ скоромъ времени. Они не просидѣли еще недѣли, какъ цѣпи, по непривычкѣ, такъ не вкусны имъ показались, что они вспокаявшись заслали ко мнѣ обоихъ моихъ секретарей, тазавшихъ ихъ въ канцеляріи ежедневно, съ уничиженнѣйшею просьбою о помилованіи ихъ и съ предъявленіемъ клятвеннаго обѣщанія своего впредь такихъ глупостей не дѣлать, а вести себя добропорядочно. А я того только и дожидался, и потому охотно отпустилъ имъ ихъ вину и освободилъ изъ неволи.