Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Непосредственно за симъ наступилъ уже нашъ и ноябрь мѣсяцъ и начался превеликою досадою на повытчика за лѣнивое и нескорое писаніе имъ выписки. Но скоро увидѣлъ, что сіе послужило для меня ни мало не во вредъ, а еще и на пользу, ибо я успѣлъ спроворить и смастерить, чтобы вписана была въ нее и моя челобитная, но за то не отходилъ почти ни пяди от повытчика, ибо зналъ, что симъ средствомъ можно сихъ людей понудить къ прилежнѣйшему писанію.

При выходѣ изъ канторы, зазвалъ я къ себѣ на водку Кузьмина, г. Рахманова и Жихарева, самаго того, которому такъ хорошо удалось объиграть г. Рахманова, съ которымъ между тѣмъ успѣлъ я уже короче познакомиться и, поприкраившись къ нему, почти и сдружиться, къ чему много поспѣшествовало то, что былъ онъ человѣкъ добрый, невысокомѣрный и въ обхожденіи благопріятный. Проводивъ ихъ от себя, ходилъ я послѣ обѣда опять въ кантору, ибо кому до игры и мотовства, а у меня не шло мое дѣло съ ума, и я, зазвавъ къ себѣ на вечеръ повытчика, опять проговорилъ съ нимъ съ часъ о всякой всячинѣ, а между тѣмъ не забывалъ и «Магазина» своего.

Послѣдующій за симъ день былъ для меня хлопотливый. Въ оный выписку нашу на силу-на-силу кончили, и мы ласкались надеждою, что судьи съѣхавшись, начнутъ ее слушать, но не то сдѣлалось! А къ неописанной досадѣ нашей, принесло на ту пору въ городъ къ третьему судьѣ нашему его вторую или другую жену, ибо первая была еще жива и находилась въ Москвѣ, и онъ по сему случаю и не пріѣзжалъ въ кантору, а за нимъ не было и барона. Итакъ, произошла дѣлу нашему опять остановка. Досадую, но нечего дѣлать. Принужденъ былъ вооружиться терпѣніемъ, и доволенъ былъ тѣмъ, что второй членъ, соскучившись одинъ въ судейской, вышелъ къ намъ въ экзекуторскую и опять проговорилъ со мною во все утро. Между тѣмъ, шли у насъ перекоры о томъ, кому напередъ прикладывать руку къ выпискѣ и писать свои оговорки; Рахманову хотѣлось, чтобы напередъ писалъ я, дабы видѣть, что будетъ написано мною, а я, для самаго того-жъ, хотѣлъ чтобъ писалъ напередъ онъ, а за тѣмъ и стало у насъ дѣло. Между тѣмъ, узнаю я, что Рахмановъ подалъ какое-то доношеніе и нахожу случай узнать, что въ ономъ было и написано. И какъ въ немъ упомянуто было нѣчто до меня предосудительное, то, раздосадовавъ за то, противъ него вооружаюсь и, возвратясь на квартиру, посылаю тотчас-за Кузьминымъ, чтобы совѣтовать съ нимъ, что дѣлать? Кузьминъ прибѣгаетъ. Думаемъ, говоримъ, разсуждаемъ и останавливаемся на томъ, что надобно доставать какъ-нибудь Рахманова доношеніе, чтобы, сообразясь съ нимъ, написать и подать новую челобитную. Но какъ достать? Г. Кузьминъ беретъ эту коммиссію на себя и, подхватя шапку, бѣжитъ и дѣломѣспровориваетъ. Протоколистъ самъ приноситъ оное ко мнѣ; я ево поить, угощать и доношеніе списывать; весь вечеръ пропоилъ ихъ, какъ свиней, а самъ послѣ того засѣвъ, ну-ка писать челобитную и всю ночь прописалъ, а затѣмъ никуда въ этотъ день не ѣздилъ.

Симъ кончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.

(Декабря 28 дня, 1810 года).

Любезный пріятель! При концѣ послѣдняго моего письма, оставилъ, я васъ, чаятельно, въ любопытствѣ узнать, что произойдетъ далѣе по моему дѣлу и какой успѣхъ имѣть я буду въ продолженіе онаго. Теперь, продолжая повѣствованіе мое далѣе, скажу, что, препроводивъ двѣнадцатой день, пребыванія моего въ Козловѣ помянутымъ образомъ въ особенныхъ суетахъ и хлопотахъ, не успѣлъ я дождаться слѣдующаго утра, какъ пошелъ опять въ межевую кантору, которая, по счастію, была недалеко от моей квартеры, въ одномъ старомъ дворянскомъ домѣ. Итакъ, хотя было тогда и очень грязно, но ходить въ нее можно было и пѣшкомъ. Вновь написанная челобитная была у меня уже готова и въ карманѣ. Однако, мнѣ хотѣлось напередъ видѣться съ г. Рахмановымъ, и поговорить съ нимъ полюбовную рѣчь. На ту бѣду, онъ, за грязью, не изволилъ въ кантору въ этотъ день пріѣхать; итакъ, дѣло остановилось опять за рукоприкладствомъ. Между тѣмъ, въ ожиданіи провозглашенія, чтобъ всѣ челобитчики шли въ судейскую, шалберю я и разговариваю кое-съ-кѣмъ въ директорской. И какъ случились тутъ на сей разъ быть нѣкоторые изъ межевыхъ и изъ самыхъ канторскихъ люди молодые и любопытные, то догадало меня довесть рѣчь до задачек разнаго рода, смѣшныхъ и любопытныхъ, которыхъ зналъ я довольное множество, и для смѣха и препровожденія времени задать любопытнѣйшимъ изъ нихъ нѣкоторыя изъ оныхъ. Сіе возбудило во всѣхъ любопытство, всѣ окружили меня, смотрѣли мнѣ въ глаза, любопытствовали узнать и просили, чтобы я имъ сказалъ, признаваясь, что они рѣшить ихъ не могутъ. Я отказываюсь, смѣясь, и наконецъ удовлетворяю ихъ просьбу. Симъ очаровываю я ихъ такъ, что они, полюбя меня за то, приступаютъ ко мнѣ съ просьбами, не знаю ли я еще какихъ — нибудь тому подобныхъ пріятныхъ штучекъ. «Конечно знаю, говорю я имъ смѣючись; но не все вдругъ, государи мои, а надобно оставить что-нибудь и для переду; время еще къ тому будетъ, а теперь довольствуйтесь и сими». Это возбудило въ нихъ еще болѣе любопытства и произвело то, что они съ того времени всякій день съ превеликимъ вожделѣніемъ прихода моего въ кантору дожидались; а завидѣвъ меня, тотчасъ сбѣгались ко мнѣ въ директорскую, здоровкались со мною, какъ друзья и братья, называли меня милымъ и любезнымъ старичкомъ, которымъ званіемъ они еще впервыя меня тогда пожаловали, и прашивали, чтобъ я опять ихъ чѣмъ-нибудь занялъ и утѣшилъ. Легко можете заключить, что все сіе было для меня не противно. Я охотно удовлетворялъ ихъ просьбу и былъ очень доволенъ тѣм, что самыя сіи бездѣлушки послужили мнѣ тогда въ превеликую пользу и пріобрѣли мнѣ от многихъ дружбу и искренную ко мнѣ приверженность, и особливо-одного изъ тутошнихъ канторскихъ письмоводителей, землемѣрнаго помощника г. Кузьмина, однако не того, о которомъ я упоминалъ прежде, называя Яковомъ Кузьмичемъ, а совсѣмъ другова человѣка, знающаго, бойкаго и любопытнѣйшаго изъ всѣхъ. Сей полюбилъ меня за сіе отмѣнно и благопріятство его ко мнѣ впослѣдствіи времени пригодилось мнѣ очень, очень кстати. Но я возвращусь теперь къ прежнему.

Между тѣмъ, какъ я помянутымъ образомъ всѣхъ задачками своими въ директорской занималъ и удивлялъ, кликнули наконецъ челобитчиковъ. Мой повѣренный тотчасъ и полетѣлъ съ челобитною въ судейскую. Челобитную приняли, но скоро вынесъ секретарь ее назадъ, объявивъ, что велѣли судьи сказать, чтобъ я внесъ все это въ оговорку въ рукоприкладствѣ. Я возвращаюсь домой и пишу сіе; но не успѣлъ отобѣдать, какъ гляжу, идетъ ко мнѣ секретарь одинъ. Я ему радъ, прошу его употребить съ его стороны все, что ему только можно будетъ при приближающемся рѣшеніи нашего дѣла, говорю съ нимъ полюбовную рѣчь, обѣщаю ему быть благодарнымъ и увѣряю, что онъ будетъ мною доволенъ; между тѣмъ угощаю его всячески и пою всѣмъ, что было. Подошолъ къ намъ и мой Яковъ Кузьмичъ и помогаетъ мнѣ его подчивать. Оба они просидѣли у меня до десятато часу, и секретарь, при отходѣ своемъ, обѣщаетъ мнѣ, что купленная мною земля мнѣ отмежуется. Я радъ тому до чрезвычайности и провожаю его съ удовольствіемъ и поклонами; а между тѣмъ, какъ мы тутъ съ секретаремъ бесѣдовали, Рахмановъ прикладывалъ къ выпискѣ руку и писалъ свои оговорки, и я смастерилъ и добился-таки до того, что не я, а онъ напередъ сіе сдѣлалъ.