Фрэнси Эпштейн - Война Фрэнси

С тех пор у Шписса возникла нелепая идея, будто она умеет почти все. На другой день он решил освободить ее от уличных работ и назначил ответственной за обслуживание лагеря, что разозлило Гретту, которой пришлось уволить одну из своих протеже.

Потом Шписс решил, что еда, которую доставляли в Kommandantur из центральной кухни, была недостаточно вкусной. А раз уж вокруг столько женщин, то это можно исправить, к тому же, если урезать количество припасов, предназначенных для лагеря, то он сможет оставлять для собственных нужд еще больше продуктов. В казармах не было кухни, поэтому вместе с А-4116 он переоборудовал под нее соседний гараж!

Электричества, а, следовательно, света, плиты или даже печки там не было, но последнее мало его волновало и казалось сущей мелочью. Перво-наперво нужно было протянуть провода от высоковольтного столба, стоявшего между двумя постройками. Шписс сделал для А-4116 замысловатые наброски с кучей предохранителей и выдал все необходимые инструменты, но, поскольку именно А-4116 предстояло выполнить большую часть работы, пусть даже и под чутким руководством «эксперта» Шписса, затея казалась ей очень опасной. А что если она по ошибке сожжет все здание? Положение было сложным, но ей ничего не оставалось, кроме как попросить плотные кожаные перчатки, чтобы самой не получить удар током.

В первое же утро без дождя Шписс принес длинную лестницу, снял перчатки, отдал их А-4116 и заставил ее лезть на столб. Собравшись с мыслями, она весь день корпела над линией, дважды разорвала электрическую цепь предохранителями, и к вечеру — о чудо! — стало светло, хотя кабель опасно раскачивался на ветру.

На другой день Шписс реквизировал плиту, кастрюли, сковородки и приказал бригаде лагерной кухни готовить еду для него и его подчиненных, а присматривать за ними поставил строгую женщину из СС по имени Эрика. Ведь он считал, что работницы кухни целыми днями просто просиживают штаны, готовя только кофе и суп на пятьсот человек.

После этого Шписс невольно начал уважать А-4116 и однажды, растянувшись и положив ноги на стол, в то время как она стояла перед ним навытяжку и ждала приказаний на день, пробурчал:

— Вольно. А ты уверена, что ты еврейка?

— Иначе меня бы тут не было, так?

— Я и не знал, что эти чертовы вонючие евреи умеют работать руками, пока не встретил тебя. Эти паразиты только и могут, что выжимать все соки из честных работяг или рассиживаться в кафе и планировать большевистскую революцию. А богатые американские евреи уже втянули Америку в войну с нами. В «Штюрмере» [49] Der Stürmer (с нем . — «Штурмовик») — еженедельное издание, выходившее в свет с 1923 по 1945 гг. Его отличительной чертой была оголтелая пропаганда против евреев, коммунистов и прочих «врагов Рейха». об этом пишут каждый день. Ну ответь же хоть что-нибудь! Я не стану тебя бить.

— Sturmbannführer , я думаю, что не стоит верить всему, что пишут в газетах. Разве вы не слышали о миллионах работающих евреев? И многие из них живут в бедности. Портные, сапожники, почтальоны и механики — с ними-то что? И как, по-вашему, они могут одновременно планировать большевистскую революцию и быть капиталистами? Может, мир не делится на белое и черное?

— Чушь. Почини это окно и приступай к работе. Не можем же мы болтать весь день.

Качая головой, он вышел из кабинета и будто бы невзначай оставил ей на краю стола сигарету. А-4116 пожала плечами, пытаясь понять логику Шписса, а затем занялась окном.

Работы было много, особенно в Kommandantur . Мелкая бытовая техника женщин из отрядов СС все время перегружала электросети, и А-4116 провела не один час на низком чердаке их барака, где прямо на деревянных потолочных досках в свободном доступе лежали провода. Распластавшись на животе, она устраняла проблемы с контактами и короткие замыкания. А-4116 убила много времени, мечтая или слушая доносящееся снизу радио, пока лежала там в тепле и сухости, вполне довольная своей участью. Немецкие новостные программы сообщали, что Рейх победоносно отступает на всех фронтах.

В ноябре 1944 года из Берген-Бельзена наконец-то привезли долгожданные пальто. Одежда была старая, а на спинах желтой лаковой краской были нарисованы кресты. Но с обувью дела обстояли еще хуже. Девушки ходили на работу в обмотанных веревками лохмотьях, и даже Шписс со своей извращенной отеческой заботой о заключенных не мог выбить для них хотя бы партию деревянных сабо.

В это время с Китти приключилась беда. Копаясь в обломках и грязи, она подхватила кожную инфекцию, которая вызывала сильнейших зуд. Из-за постоянных расчесов началась стрептодермия. Недостаток витаминов и недоедание сделали свое дело: она с ног до головы покрылась жуткими фурункулами. Некоторые из них были настолько большими, что молодому лагерному врачу со скромным хирургическим опытом, который до войны работал педиатром, а теперь испытывал острую нехватку бинтов и дезинфицирующих средств, пришлось их вскрывать.

Когда же фурункулы вспухли подмышками, температура у Китти сильно повысилась. Доктор, соблюдая осторожность, на несколько дней оставил ее в лагере. Дело в том, что у Шписса была поистине сверхъестественная способность запоминать лица больных, и он имел склонность сообщать дежурному медику обо всех, кто не спешил выздоравливать.

Китти была старшей по комнате, и теперь другие девушки принялись ворчать из-за того, что она режет их хлеб. Она почувствовала себя прокаженной и погрузилась в тяжелую депрессию. Лишь находчивость А-4116 помогла вывести кузину из этого состояния. Она стала вскрывать и обрабатывать бессчетные гнойники и, чтобы доказать Китти, что она не испытывает к ней отвращения, спала с несчастной под одним одеялом.

Гретта сжалилась над Китти и уговорила Шписса оставить ее в лагере, чтобы она чистила уборные. А-4116 отчаянно пыталась передать письмо ее жениху, оставшемуся в Праге. Теперь ей разрешалось проходить почти триста метров от лагеря до Kommandantur без охраны, и часто по дороге она встречала немца, который здоровался с ней. Это придало ей смелости, и однажды она остановилась, чтобы попросить незнакомца отправить в Прагу письмо и принести ей ответное, если оно придет. Из тех двухсот подаренных ей Бруно марок, сверток которых она носила на шейном шнурке, А-4116 дала ему десять. Он согласился, а через три недели вернулся и принес ей небольшую упаковку дезинфицирующего средства, бинты, различные мази и письмо.

Письмо подействовало на Китти лучше, чем лекарства (которые, к слову, были очень эффективными), ведь оно доказывало, что о ней помнят. Китти всюду носила его с собой, снова и снова перечитывала отдельные абзацы, и на какое-то время ей стало лучше. Слова Ивана о бесконечной любви и тоске по ней, о том, что его родители ждут не дождутся, когда же она вернется, и что они уже начали ремонтировать и готовить для нее комнату, сделали больше, чем было под силу лагерному врачу.