Фрэнси Эпштейн - Война Фрэнси

О Буби доложили в первый же день после освобождения. Ее арестовали и отправили на работы вместе с другими женщинами из СС.

Бывшая заключенная из чешской группы, юная беспризорница, которая выросла в лагере, находила в наблюдении за ними особенное удовольствие, и как-то раз, при помощи пантомимы, стала объяснять британскому охраннику, что ей нужны сапоги одной из бывших надзирательниц. Он не сразу понял, что она хочет, но потом улыбнулся, подошел к той женщине и приказал:

— Du, Frau , снимите сапоги.

— Stiefel [60] «Сапоги» ( нем .) — Примеч. ред. , — крикнул кто-то.

— Снимите Stiefel , — повторил он, указывая на них штыком.

В конце концов она поняла, что он от нее хочет, и девочка удалилась под всеобщие аплодисменты зрителей.

Поначалу еще высказывались робкие предположения, что Сильва может замолвить словечко за Буби, ведь она в самом деле была безобидной и даже помогла ее матери продержаться на плаву, но Сильва была очень занята флиртом с британскими солдатами на расстоянии трех метров.

Британские спасательные операции были очень эффективными, и в течение нескольких недель людей не только исправно кормили, но и начали эвакуировать на карантин в Целле [61] Город в Германии, Нижней Саксонии. — Примеч. ред. . Организовать это было крайне трудно, потому что каждого нужно было обработать от вшей, сжечь его одежду и выдать новую. Благодаря ДДТ [62] Инсектицид, применяется в борьбе с самыми разными вредителями. — Здесь и далее примеч. переводчика. волосы никому сбривать не пришлось. Больные уезжали первыми.

Через неделю после освобождения А-4116 и Китти пошли в первую группу добровольцев, в чьи обязанности входила помощь в регистрации и возвращении на родину. Вместе с лейтенантом, его водителем и пятью другими говорящими по-английски освобожденными пленными они выехали из Бельзена на маленьком пикапе. Когда они въехали на главную площадь гарнизона в Целле и стали слезать с пикапа, А-4116 упала прямо на руки одному из офицеров.

Последнее, что она услышала, были слова:

— Эта девушка очень больна…

А-4116 очнулась в кровати в больничной палате, где у нее снова и снова спрашивали, как ее зовут, откуда она родом, но она не могла ничего вспомнить. Маленькая женщина-доктор, бывшая заключенная, перенесшая тиф, осмотрела ее и сказала:

— Прости, дорогая, но ты заразилась.

После этого А-4116 то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Из последних сил она заставляла себя вставать и тащиться до ведра в углу, чтобы сходить в туалет, понимая, что каждый раз, когда она открывает глаза, одну из ее соседок по палате выносят накрытыми простыней и вперед ногами. И это всегда были те, кто за день до смерти начинали ходить под себя.

Многие пациенты временами бредили, а одна из них однажды встала с кровати, шатаясь, дошла до койки А-4116 и, решив, что она из СС, попыталась задушить ее.

Изо дня в день, в те редкие мгновения, когда лихорадка ослабевала, А-4116 пыталась вспомнить, кто она и где находится, но все попытки были тщетными, и она вновь погружалась в другой мир.

После двух недель в полумраке А-4116 в панике очнулась. Девушка вскочила на кровати и начала кричать, чтобы кто-нибудь открыл окно, потому что она вот-вот задохнется. Она хватала ртом воздух и была уверена, что повсюду раздаются залпы орудий и, в ужасе от того, что немцы сейчас вернутся, А-4116 настаивала на том, что должна бежать. Две медсестры и один укол наконец-то успокоили ее, и она провалилась в глубокий сон.

В тот же день, но чуть позже я пришла в себя. В окна светило солнце, и комната теперь казалась совсем другой. Девушка, которая пыталась меня задушить, улыбнулась мне ясным взором и объяснила на не родном для себя немецком, что кризис миновал, и теперь со мной все будет хорошо. Температура у меня упала почти до нормы, и я узнала, что те залпы мне не померещились: стреляли в честь перемирия. Я очнулась 8 мая 1945 года.

Еще слабая, но с ясным умом я удивлялась белизне простынь и чистоте в комнате. Я была единственной чешкой. Остальные пациентки были из Венгрии. Доктор и медсестры — из Польши, освобожденные заключенные, у которых был иммунитет к тифу, так как они переболели им еще в Бельзене. По иронии судьбы, при всем национальном многообразии языком общения был немецкий.

Британцы управляли больницами и наблюдали за ними, но в контакт с пациентами не вступали. Однако их присутствие было заметно, и каждый день британский солдат привозил тележку, в которой лежали восхитительные сюрпризы. Под подушкой я держала пока недоступные для меня сигареты, только для того чтобы рассматривать картинку на пачке «Плеерс»; кусок мыла цвета слоновой кости, и самое любимое — пижама в цветочек, сделанная в Канаде. Были еще конфеты, шоколадки, печенье — ничего из этого мой желудок пока не принимал. В перерывах между сном я все думала, почему же Китти не приходит навестить меня, и боялась, что она тоже заразилась тифом или и того хуже — умерла. Я постоянно хотела спать и гнала от себя мысли о родителях и Джо, решив подумать обо всем позже.

Каждый день ко всем, кроме меня, приходили записывать их имена, даты рождения и сведения о ближайших родственниках. Казалось, они переписывали всех, кроме чехов. Я потеряла терпение, потому что не могла понять причину, и жаловалась доктору, пока однажды утром ко мне не пришел регистратор, которой я все и высказала. Когда я назвала ей свое имя, она удивленно воскликнула и сказала, что бедная Китти уже несколько недель изучает списки пациентов больницы и безуспешно пытается меня найти. Теперь она ходит от одного больничного барака к другому в надежде узнать, где я.

Все оказалось очень просто. Меня положили на первую же свободную койку без каких-либо документов. Это обыла палата венгров. Они решили, что я одна из них. И, вероятно, меня записали под номером А-4116 в венгерский список, куда Китти даже не заглядывала.

И вот она пришла, словно призрак, из другого мира: блестящие светлые волосы, стриженные под «пажа», на лице помада, тушь, одета в красивое платье с узором и белые сандалии. Все нарывы зажили, она улыбалась до ушей и говорила по-чешски.

— Франчинка, я уже думала, что потеряла тебя! Я не могла уехать без тебя. Я вытащу тебя отсюда — в этой дыре опасно оставаться. Я уже поговорила с доктором. На улице меня ждет машина с помощником-британцем, и я ни на минуту больше не упущу тебя из виду.

Ее внешний вид поразил меня. К нам присоединилась доктор и высказала свою озабоченность по поводу идеи Китти, поскольку считала, что я еще слишком слаба для каких-либо переездов. Она предупредила, что мне предписана строгая диета, а рецидив почти всегда приводит к летальному исходу. Кузина и слушать ничего не хотела и настаивала на том, что сможет обо мне позаботиться. Китти подписала бумагу, в которой говорилось, что она берет на себя полную ответственность, и было решено, что меня заберут на следующий день. Китти принесла с собой гору одежды и велела мне вылезти из пижамы. Я наотрез отказалась расстаться с единственной собственностью, которая проделала такой долгий путь из самой Канады. Последовала небольшая ссора, но она вновь победила.