Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

И наконец, еще один, совсем маленький фрагмент из «Память, говори» – мемуаров Владимира Набокова. Там он прямым текстом пишет о Сергее: «Это одна из тех жизней, что безнадежно взывает к чему-то, постоянно запаздывающему, – к сочувствию, к пониманию, не так уж и важно к чему, – важно, что одним лишь осознанием этой потребности ничего нельзя ни искупить, ни восполнить».

Разговор об Ольге будет не менее грустный, чем о Сергее, и куда более короткий, хотя старшая дочь Владимира Дмитриевича и Елены Ивановны прожила три четверти века, а Сергей не дожил и до своих 45.

Вопреки тому, что среди всех своих братьев-сестер она ушла из жизни четвертой, сведений о ней сохранилось куда меньше, чем о всех прочих. Беда была в том, что Ольга Владимировна, как видится автору этой книги, страдала от некоего заболевания, определить которое невозможно, но которое мы можем осторожно назвать душевным. Диагноза мы не знаем, нюансов ее поведения – особенно после войны – тоже, но знаем, как к ней все относились, – плохо. О ней избегал писать и говорить ее брат Владимир, что в мемуарах, что в интервью. Из-за этого Ольгу не обсуждали в переписке он и другие (по крайней мере, никаких определенных развернутых высказываний до нас не дошло). Конечно, о ней говорили вслух – но что именно, мы никогда не узнаем.

Да и она сама ничего никому не рассказывала: в 2009 году в интервью литературоведу Ивану Толстому внук Ольги, Владимир Петкевич, сказал прямым текстом: «Она почти ничего не рассказывала. Это жаль. Она жила в разных местах. Конечно, в Дейвицах, где я с ней встречался, и потом в Черношицах и во Вшенорах (речь идет о разных районах и пригородах Праги. – Г. А. ), но она ничего об этих годах не рассказывала, даже о своем муже Борисе Петкевиче ничего мне не говорила. Так что я думаю, что она как-то не хотела говорить о прошлом» [40] Цит. по: https://www.svoboda.org/a/1612747.html . . Об отношениях бабушки и ее брата Владимира он отзывается в том же ключе: «Я думаю, что отношения Ольги Владимировны в Владимира Набокова не были очень хорошие. Я не знаю почему. Что-то было не то».

(Это интервью вообще очень странное: ответы Петкевича, при предельно конкретных вопросах Толстого, выглядят неопределенно до бессмысленности. Вопрос: «Ольга любила вспоминать свою семью, свою мать, какие-то семейные традиции?» Ответ: «Да, она вспоминала о своей маме и, конечно, о Евгении Константиновне Гофельд». Вопрос: «Какие книжки читала вам бабушка, с какой Россией она вас старалась познакомить?» Ответ: «Она любила классику. Например, Пушкина, Лермонтова. Я думаю, что у нее не было никаких советских книг». Никаких подробностей.)

Однако так плохо к Ольге относились не всегда. Еще в апреле 1932 года Владимир в письме к своей жене Вере пишет: «Ольгин муж все так же мрачен, а Ольга очень похорошела» (краткие, но вполне благожелательные упоминания встречаются и раньше), а уже пять лет спустя, в июне 1937-го, награждает ее (также в письме к Вере) эпитетами «толстая, грубая, сумасшедшая». Вероятно, тогда и случился надлом.

Это же слово, «сумасшедшая», мы встречаем еще раз. Племянник Ольги, сын Елены Сикорской (его зовут – о нет! – Владимиром), уже в 2016 году в интервью [41] https://nashagazeta.ch/news/les-gens-de-chez-nous/elena-sikorskaya-nabokova-zhizn-dlinoyu-v-vek-pochti . охарактеризовал свою тетку так: «Она была совершенно сумасшедшая».

Небольшое пояснение мы можем увидеть все в тех же письмах В. В. Набокова. Буквально в том же месяце, в апреле 1932 года, он пишет: «Ты не можешь себе представить, какие они оба нечистоплотные. Если не уследить, может, например, вымыть мальчику лицо в той же посуде, в которой варит суп, и наоборот. На днях я застал такую картину: Ольга на диване читает безобразно истрепанный том Герцена, а ребенок на полу мечтательно посасывает жестяную лоханку Бокса (таксы. – Г. А. )» [42] Набоков В. Письма к Вере. – М.: КоЛибри, 2019. . И хотя нет прямого указания на то, кто эти «оба», нет сомнений, что речь об Ольге, ее втором муже Борисе Петкевиче, а ребенок – их сын Ростислав.

О сыне поговорим чуть ниже, а пока сделаем шаг назад и расскажем, что известно об Ольге.

После гибели отца она вместе с мамой и младшими братом-сестрой оказалась в Праге. Где она училась (в некоторых источниках указано крайне туманное «на курсах»), чем занималась – этого мы не знаем. Некоторую подсказку дает фраза ее старшего брата Владимира, который в августе 1924 года написал: «Оказывается, что Ольге нет смысла ехать в Лайпциг. Если она отсюда уедет, то теряется ее пенсия, да и с пением у нее здесь дело налажено: голос у нее необыкновенный, скоро она начнет выступать» [43] Там же. . Известен факт (его приводит историк эмиграции Анастасия Копршивова), что сестры Ольга и Елена хорошо пели, участвуя в занятиях студенческого хора под руководством знаменитого дирижера Александра Архангельского. Можно предположить, впрочем, с известной долей осторожности, что Ольга хотела продолжить музыкальное образование и (на это указывают слова В. В. Набокова) в дальнейшем начать сольную карьеру. Но что-то этому помешало.

Дальше мы можем с определенностью сказать о двух ее замужествах. В том же, что и младшая сестра, 1927 году Ольга вышла замуж за энтомолога Сергея Сергеевича Шаховского (1903–1974), представителя того самого княжеского рода, однако этот брак распался через три года и остался бездетным. Шаховской, как и Владимир Набоков, бывший недолгое время его шурином, собирал бабочек, и это их сближало – настолько, что они изредка, когда В. В. Набоков приезжал в Прагу, общались и после того, как Шаховской и Ольга развелись. Но эти встречи вызывали в Ольге серьезное недовольство, она хотела вычеркнуть Шаховского из своей жизни.

Почти сразу после развода с ним Ольга узаконила отношения с белоэмигрантом Борисом Владимировичем Петкевичем (год рождения неизвестен, скончался в 1963-м или 1965-м), а 2 февраля 1931 года на свет появился Ростислав, Ростик, их единственный ребенок, который прожил совсем недолго: всего 29 лет. Милого и симпатичного Ростика любили все, включая дядьев, тетку и более дальних родственников, о нем старались заботиться и помогать ему.

Мы сказали: «все, включая…» На самом деле, этих слов употреблять не следует: с тяжелым сердцем следует признать, что чувства родителей Ростислава, Бориса и Ольги, были очень странными. Они мало им занимались. О «нечистоплотности» уже упоминалось. Еще есть свидетельство В. В. Набокова, что Петкевич, «мрачный мещанин» с «грязными ногтями», однажды ударил Ростика, рассердившись на него за опрокинутую чашку (малышу не исполнилось и полутора лет). «Ольга рыдала и приговаривала: “Ты уж лучше меня колоти”. Евгения Константиновна говорит, что это уже не первый раз», – рассказывал Набоков в письме жене, приводя далее чьи-то слова – может, Петкевича, а может, просто цитируя ненавистный ему стереотип: «Дети должны бояться отца». Заработок тоже был отнюдь не гарантирован: Петкевич, по словам их внука, – «землемер и инженер», то находил работу, то терял, и в результате нередко Ростику одежду покупали на деньги Владимира (которых у него и так водилось в обрез). Единственное, что хоть как-то примиряло старшего сына Владимира Дмитриевича с мрачным Петкевичем, – его страсть к шахматам, они, встречаясь в Праге, иногда общались на шахматные темы и играли партии.