Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

К 1939 году, когда началась война, старшие сыновья Владимира Дмитриевича жили в Париже и даже иногда виделись. Былые противоречия как-то сгладились, каждый жил своей жизнью, делить давно было нечего. 19 мая 1940 года Набоков с женой и сыном покинули Францию на одном из последних кораблей, которому был официально разрешен выход. Попрощаться братьям не довелось – Сергей какое-то время отсутствовал в городе и узнал об отъезде брата постфактум. «С Парижем у меня связаны самые унылые воспоминания, облегчение, с которым я его оставил, было ошеломляющим, и все же с сожалением думаю о брате, изливающем свое заикающееся изумление равнодушной консьержке», – писал Владимир Набоков в книге воспоминаний «Память, говори».

5 июня 1940 года немецкие войска вторглись во Францию, 14 июня вошли в Париж, 10 июля был установлен коллаборационистский режим Виши. Сергей Набоков и Герман Тиме сумели уехать в австрийский Матрай, в Тироль, где в большом замке жила овдовевшая мать Германа, Эльзе фон Тиме. Вероятно, в деревне кто-то что-то заподозрил, написал донос, и 26 июля 1941 года Сергей и Герман были арестованы местным отделением гестапо. По законам Австрии, гомосексуальная связь каралась тюрьмой сроком от одного до пяти лет (это положение было отменено только в 1971 –!!! – году), и число приговоров по этой статье за первые годы правления национал-социалистов возросло в девять раз.

Приговор оказался, с одной стороны, мягким, с другой – фатальным. Тиме отправили в Немецкие Африканские войска ( Deutsches Afrikakorps ) – это аналог штрафбата. Судьба к нему оказалась благосклоннее, чем к Набокову: Тиме вернулся оттуда и дожил до преклонных лет, умерев в 1972 году в том же замке, откуда их с Сергеем забрало гестапо. У самого же Набокова ситуация была сложнее: он как лицо без гражданства не мог быть отправлен на войну, поэтому его приговорили к небольшому сроку тюрьмы, который он отбывал (по факту отсидев четыре месяца) в Клагенфурте. После освобождения Сергей Набоков отправился в Баварию, а затем в Берлин (об этих его передвижениях мы знаем благодаря архивам немецкой Криминальной полиции, KriPo ).

Сергей уехал в Берлин от отчаяния. В Австрии у него никого не было. В Париж он, конечно, хотел сильнее, но добраться до Франции через границы не смог бы при всем желании, и рисковать не имело смысла. Возвращаться в замок к матери Германа Тиме он не собирался (мы не знаем, как Эльзе относилась к Сергею, но ехать туда, где на него написали донос, он явно не стремился). По сути, Сергей был в ловушке. Единственный человек, с которым у него оставались хоть какие-то отношения в Германии, – кузина София Набокова (1899–1982), в замужестве Фазольт, которую домашние называли просто Оней (сокращенное от Соня; она была племянницей Владимира Дмитриевича, дочерью его брата Дмитрия). Говорят, она приложила руку, использовав свои знакомства, и к скорейшему освобождению Сергея.

Владимир Набоков во всех своих многочисленных мемуарах ни разу не писал про Оню, и есть только пара упоминаний о ней в книге Брайана Бойда «Владимир Набоков. Русские годы» [38] Бойд Б. Владимир Набоков. Русские годы. – М.: Независимая газета; СПб.: Симпозиум, 2001. – там говорится, что Оня была очень милым ребенком и подарила Володе какой-то браслет. В «Багаже» Николая Набокова, ее брата, об Оне написано чуть больше, но тоже без каких-либо подробностей. Оня Набокова, родившаяся в мае 1899 года, всего через пару недель после Владимира, в 1920-м вышла замуж за Виктора Фазольта, военного из Тюрингии. Свадебное торжество состоялось в Берлине, и на сохранившемся групповом фото, которое публикует тот же Дитер Циммер, различимы и Елена Ивановна, и Владимир, и Сергей (эту фотографию, конечно, нельзя считать его полноценным портретом).

Сергей приехал в Берлин, и Оня, незадолго до того разошедшаяся с Виктором, приняла его в своем доме на Принцрегентштрассе 10, где жила вдвоем с 16-летней дочерью Мариной (20-летний сын Николаус был на войне). Там Сергей жил первое время, пока не переехал в меблированную комнату. Знание языков пришло ему на помощь: уже в конце января 1942 года он устроился (по другим данным – его целенаправленно завербовали) переводчиком в одно из подразделений немецких тайных служб, которое в просторечии именовалось «Винéта» и относилось к министерству пропаганды (но пока не дочитаете историю Сергея до конца, не спешите его осуждать).

Сергей Набоков был принят в группу, которая занималась радиопередачами на русском и украинском языках. Вряд ли он сам занимался написанием нацистских пропагандистских текстов – для этого «Винета» нанимала сотрудников, у которых немецкий был родным языком. Скорее всего, Набоков переводил эти тексты на русский.

При этом по прибытии в Берлин Сергей Набоков получил мрачный и неприятный привет из прошлого: приехав в столицу, он был вынужден зарегистрироваться в специальном ведомстве для русских эмигрантов. Его сотрудники занимались регистрацией всех приходящих, отдельно фиксировали евреев и, конечно, в том или ином виде следили за теми, кто попал в их поле зрения. И все бы ничего, но там работали Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий, убийцы Владимира Дмитриевича Набокова. Нет свидетельств, виделся ли Сергей Набоков с ними лично, но это более чем вероятно – сотрудников в ведомстве было не очень много. И как раз присутствие Шабельского-Борка и Таборицкого на важных постах и подтолкнуло Владимира Набокова – младшего к скорейшему отъезду из Германии, еще до начала войны.

KriPo следила за Сергеем – он же был, по их документам, «гражданином России». России, где не был уже больше 20 лет. Гомосексуальность и «гражданство» (берем это слово в кавычки, так как, конечно, прежний паспорт Набокова на тот момент давно уже был недействительным) враждебного государства – сейчас может показаться, что Сергей был обречен. Но сохранившиеся донесения и отчеты вплоть до конца 1943 года фиксируют, что в поведении Сергея не было ничего подозрительного, хотя он и находился под постоянным наблюдением, чему его место работы только способствовало. Важно и то, что в «Винете» переводчиков было много, они были родом из разных стран, и наблюдение за ними было важной частью работы гестапо.

В конце октября Сергей даже получил разрешение и съездил к своей сестре Елене Сикорской в Прагу (их мать к тому моменту уже ушла из жизни). Позднее Елена рассказала в письме Владимиру, что Сергея приглашали преподавать в Прагу английский язык, и он очень хотел этого, мечтал переехать в Прагу, так как ненавидел тогдашние Берлин и в целом Германию и до сих пор еще не оправился от горя из-за разлуки с Германом Тиме. Но переезд не удалось организовать.

Отношение Елены к гомосексуальности Сергея было также далеким от принятия, но она как женщина вела себя мягче и деликатнее, понимая, что их брат особый человек не просто по предпочтениям, но еще и по мужеству и внутренней отваге. «Когда он тут был, он мне показался таким не от мира сего, словно на нем лежала печать его трагического конца», – писала в 1945 году Сикорская Владимиру Набокову о встрече с Сергеем в Праге.