Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Вот эти мученики и страстотерпцы, искатели правды, права и свободы для русского народа, осиянные светом культуры и венцами мучеников…

Это сияние культуры нестерпимо, режет глаза дикарям, неистовствующим с серпом и молотом и учиняющим погромы во имя монархии.

В. Д. Набоков – характерное и знаменательное явление русской жизни на рубеже двух веков.

По своему происхождению (сын министра), связями и состоянию, по своим талантам и дарованиям он, несомненно, мог рассчитывать на блестящую карьеру и на стремительное восхождение по ступеням бюрократической иерархии.

Однако он, камер-юнкер, избрал себе другой жизненный путь, путь тернистый, путь общественного служения.

Его призвание – наука. Здесь он достиг больших высот (краткий доклад об этом мы услышим сегодня).

Но замкнуться на науку он не мог. Жизнь требовала его участия в самой ее гуще. И он нашел в ней свое место.

Здесь мы можем опять повторить слова Набокова, сказанные им о Милюкове, что он жил в крайне неблагоприятный для его личных дарований исторический момент. Разве условия жизни и смерть не подтвердили правильности этих его слов, обращенных теперь к нему самому…

В 1898 году он вместе с другими основывает юридический журнал «Право», который вступает в тесную связь с земскими и конституционными кругами того времени. В «Праве» появляется его блестящая статья о «Кишеневской кровавой бане». Это протест громкий и яркий. И в то же время это разрыв с его средой.

Он переходит в ряды общественности и политических деятелей. Входит в группу Освобождения, участвует в земских и городских съездах, становится одним из основателей конституционно-демократической партии и входит в ее ЦК.

Не случайно оказался он в рядах надклассовой надсословнойпартии. В строе идей надклассовых и надсословных он видел осуществление истинных демократических начал и полнозвучный ответ на требование морали, правды, права, справедливости, гуманности, ответ на отвращение к крови и насилию.

Этими идеями он оставался верен всегда и в науке, и в публицистике, и в политической деятельности.

Отсюда его борьба против смертной казни, его защита гражданских свобод…

Отсюда его знаменитая фраза – «власть исполнительная да подчинится власти законодательной».

Отсюда отказ от выступления в министерстве Керенского в июле 1917 года, когда последним были отвергнуты требования всенародной программы вместо партийной, и независимость власти вместо подчинения ее советам и комитетам…

В основе чувств и сознания Набокова были – ненависть к рабству и насилию, устремление духа, воли усилий, всего служения жизни – идеи демократии, как организованному самоуправлению народа на основах правопорядка и свободы жизни, демократии, как признания личности гражданина, достоинства этой личности, участвующей в общем деле…

Хочется отметить один особенно яркий талант среди талантов Набокова.

Это его изумительное, точное, художественное, чеканное слово; точность, изящество и красота его речи, которая достигла высокого художественного совершенства, всегда безукоризненная, будь то ученый диспут, кафедра лектора или политическая трибуна.

Его речь – всегда спокойная, полная достоинства и простоты, но горевшая огнем непоколебимого внутреннего убеждения – производила глубокое и неизгладимое впечатление.

Он талантливый публицист, редактор «Права», «Вестника партии Нар. Свободы», «Речи», «Руля». Газета для него не только средство проявления индивидуальности писателя, не только орудие пропаганды его идей, но нечто самодовлеющее, ценное само по себе, как живой и одухотворенный организм.

Можно ли исчерпать эту полную, яркую, многообразную жизнь в кратком слове…

На пути его жизни, среди признаний и успехов, – кары за участие в студенческих беспорядках восьмидесятых годов, суд за Выборгское воззвание, лишение избирательных прав, тюрьма. Арест в Смольном, как члена комиссии по созыву учредительного собрания, объявление вне закона, как члена партии Нар. Свободы, изгнание и, наконец, смерть в благородном рыцарском порыве…

Слава и честь поборнику русской свободы. Пусть незабвенно будет его имя.

Преклонимся перед подвигом жизни этого выдающегося русского человека [105] Текст публикуется впервые. Оригинал некролога хранится в Бахметевском архиве Колумбийского университета Нью-Йорка. .

Владимир уехал в Кембридж через три недели, 20 апреля. Сергею университетские власти разрешили остаться с матерью и вернуться только к экзаменам, которые оба брата выдержали успешно, получив степень бакалавра второго класса. Но это уже произошло потом. А чуть раньше, в пасхальном номере «Руля», 16 апреля, Владимир опубликовал стихотворение, посвященное отцу (хотя в оригинальной публикации посвящение не стоит – оно появилось в более поздних публикациях). Конечно, такой рефлексирующий писатель, как Набоков, в дальнейшем посвятил ему много строк и страниц. Но эта реакция была первой. Показательно, что стихотворение, с одной стороны, имеет четкого адресата, и этот адресат не только назван предельно ясно, но и его участь тоже поясняется сразу (см. подзаголовок), а с другой стороны, Набоков-младший бесконечно далек от траура и минора. Должно быть, пасхальная пора и правда оказали на него благотворное влияние:

В дальнейшем образ отца неоднократно встречался в прозе Владимира Набокова – младшего, в его интервью и письмах. В документальных текстах Набоков неоднократно повторял, что всем лучшим в жизни он обязан отцу.

Что же до прозы…

Отец возникает в художественных текстах Набокова постоянно, где-то совсем эпизодически, где-то ровно наоборот. И почти каждый раз, когда речь идет о более-менее цельном образе, можно с уверенностью сказать, что Набоков пишет именно о своем отце (но, конечно, не стоит буквально в каждом упоминаемом «отце» искать параллели с Владимиром Дмитриевичем).

Однако особняком стоит метароман Набокова «Дар», законченный в 1938 году. Главный герой, Федор Годунов-Чердынцев, как и некоторые другие набоковские герои, обладает чертами самого автора: молодой поэт, живущий в эмиграции, сын известного человека, которого больше нет. Разумеется, есть отличия (отец героя – не политик, а естествоиспытатель и путешественник, его не убили, а он пропал без вести), но они, как видится сейчас, почти сто лет спустя, не имеют значения: просто Набоков справедливо не счел нужным придавать литературному герою внешние атрибуты реальных людей, раз уж он, по всей видимости, рассказывал в открытую о своих чувствах. В «Даре» Набоков писал об совершенном детстве с таким же отцом. Отец для Годунова-Чердынцева – не только объект безграничной сыновней любви, но и идеал «создающей» личности. Герой хотел написать об отце книгу, но не написал, и в образе ненаписанной книги с удивительной мощью воплощена «тоскующая» тема вечной разъединенности с родным и любимым. И хотя невосполнимость своей утраты (и у Годунова-Чердынцева, и у Набокова, но набоковская утрата первична, потому что без нее не было бы ни Годунова-Чердынцева, ни его истории) можно частично восполнить возможностью когда угодно создать словесную картину прошлого, которая будет почти такой же сильной, как и реальность, все же печальная нотка останется и будет служить той идее, которую продвигает Набоков в «Даре».