Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Словно гора свалилась с плеч, когда Алексей Аполлонович прочитал в только что полученном письме из Скрегеловки от 25 августа: «...О Леле не пишу. Пусть так будет, как позволят обстоятельства. Во всяком случае можно нагнать время тем, что готовить его к поступлению в 3-й класс тем, чтобы он поступил к новому году. Конечно, тогда придется проходить и курс 3-го класса 1-го полугодия. Думается, что так будет лучше. Теперь во всяком случае я не приеду к 1-му, а тебе везти его некогда. Ну, будь что будет...»

Как только Алеша узнал о письме, он так пристал к Алексею Аполлоновичу, что тому ничего не оставалось делать, как прочитать письмо еще раз. Сначала Алексей Апполлонович пытался пропускать самое секретное и самое рискованное, на его взгляд. Но это только раззадоривало любопытство пронырливого мальчугана. И уж тогда все перероет, а найдет и прочитает. Так уж лучше не скрывать, не отвлекать его от более полезного дела. Из этого письма он сделал свои собственные выводы: «Стоит ли теперь так усердно заниматься, когда можно отложить занятия на неопределенный срок».

Алексей Аполлонович тоже не раз задумывался над тем, не стоит ли отложить экзамены до нового года, когда все утрясется и жизнь войдет в свои обычные берега. Среди года и экзамены бывают не так строги. Была бы только вакансия. К тому времени, быть может, удастся записать его в дворянскую книгу.

Дни шли за днями. Понедельники, вторники, четверги так и мелькали перед глазами Алеши. Или это оттого, что дни стали теперь короче, — думал он, сидя за чистым листом бумаги. Он так увлекался самим процессом писания, что все забывал на свете. Эх, побывать бы в Киеве, мамуня такие чудеса рассказывает, что даже не верится. Как она славно описала храм Христа-спасителя, так и видишь глаза бога Саваофа. Можно и испугаться, право. Хорошо бы походить по пещерам. Надо и ей написать. Только о чем бы ей поинтереснее рассказать... Как же не написать матери о том, что он папе предложил свой лобзик, чтобы тот отпилил рог у Маруськи, ох, ей, наверно, и больно будет. Деревенские ребятишки предлагали ему мак за яблоки. Попробовал, мак вкусный. И как все просто. Стоит взять головку, сорвать у нее верхнюю шишечку и опрокинуть головку в рот, весь мак и высыпется в него. Интересно и здорово! Жаль, что на этот раз длинное письмо не успеет написать, приехали к нему Саня и Коля Девятовы (Володя уехал в Сибирь), Эдуард с ними остался, только вряд ли он хорошо себя чувствует с незнакомыми деревенскими ребятами, он бы на его месте сбежал. Все вместе они собрались предпринять экскурсию на подсолнышки, которые караулит дед Семен. Отец ему купил пороху и дроби, дал ружье, чтобы он отпугивал птиц. Может, и им даст по разочку пальнуть. Такая перспектива сразу спутала все его мысли, он отвлекся от письма и всю нить повествования потерял. Поэтому торопливо стал писать обо всем, о чем успел надумать. Заканчивал он уже совсем быстро:

«...День сейчас ясный, теплый, но вода 15°. Мамуня, приезжай скорее, осчастливь своих бедных сиротинушек, а то бедные их головушки гнутся по ветру не знаючи пристанища...» Передал, как обычно, миллион поцелуев. И, как обычно, не удержался от рисунка: ловко набросал человека со слезами и подписал: «Я плачу».

А теперь он в полном распоряжении своих друзей. Веселой гурьбой отправились они к деду Семену.

В это лето Алеша охотно принимал участие в хозяйственных хлопотах отца: то нанимал поденщиков на жатву, то ездил по окрестным селам за арбузами для соления, то присматривал за бабами, чтобы не ленились. Во время страдной поры спал вместе со всеми на току, вставал задолго до солнца, Подготовка к экзаменам его меньше интересует, чем ближайшая ярмарка в Пестравке. Он огорчается, если приходится отложить эту поездку на ярмарку: нельзя, все-таки у них работают работники, надо за ними присмотреть. Но тут же утешается, потому что отец дал ему и Эдуарду по лошади и поручил съездить на хутор к Ивану Ивановичу Гинчу и узнать цену, по которой у него жнут. И славно прокатились и сделали полезное дело. Обратно они почти все время мчались галопом. Алеша остался очень доволен Огоньком, чутко принимавшим любую его команду, жаль, что у него спина потерта, а то лучшей лошади ему бы и не надо. По дороге к Гинчу Алеша заезжал к жнецам на жнейке, немного понаблюдал, как косят косилками овес, ячмень и как тут же из-под жнеек его накладывают на рыдваны и мечут в ометы или большие стога. С обидой посмотрел он в сторону одинокого жнеца, жавшего пшеницу: был он с отцом и в Утевке, и в Марьевке, и в Пестравке, но так никого и не смогли нанять на пшеницу.

Алеша так врос в этот мир, что все, даже самое, казалось бы, рядовое и будничное, волновало его, ко всему он присматривался, ничто не уходило из поля его зрения. Почему Степанида с Филей целый день ругаются? Почему Стеша, как увидит его, так сломя голову летит в людскую, а Сережка спрячется за кустик и орет благим матом? Почти все лето Алеша готовился к экзаменам. А в конце августа отец решил дать ему недельный перерыв. С какой радостью окунулся он в привычную жизнь, где не нужны французские и немецкие слова, где все так просто и понятно. Но сколько нового и любопытного здесь, в этом мире! Он с интересом осматривал три телеги, сделанные отцом по новому фасону. А почему опоросившаяся свинья вдруг бросила своих поросят и начала бегать кругом и только на четвертый день она выздоровела? Да и еще две свиньи не хотят знать своих поросят... И отцу приходится приучать их, часами возиться с ними. И почему не разворовали подсолнушки, ведь они чудо как хороши, отец говорил, что по триста пудов с десятины будет. Ведь дед Семен слепой, а другой сторож Иван — лежебока.

Стояла страшная жара. У Алеши на окне лежали три подсолнушка, и от солнца они не только высохли, но и закалились. И вот в такую жару Алеша учил «символ веры», молитвы перед учением, после учения, «Отче наш». Оказывается, молитвы легко учить, прочитал один раз, и готово, может наизусть рассказать. Легче стали даваться немецкие переводы и составление фраз, беда с грамматикой, повторил только половину. Написал пять сочинений. Беда с французским: до экзамена осталась неделя, а у него много еще не пройдено. А отец ничем не может помочь — дел по горло. Дергают лен бабы, убирают пшеницу, ломаются косилки... Все привычно, но ему от этого не легче.

25 августа Алеша сообщает матери в Киев: «Сейчас хотим ехать в Марьевку и повторить доро́гой географию. В Марьевке ярмарка и значит мы соединим приятное с полезным. Сперва хотим заехать к Гинчам, чтобы разузнать цену, а от них уже на ярмарку. Пана мне купил складной ножик, свой маленький я потерял. Искал, искал твой садовый, никак не нашел, больно ты его хорошо припрятала. Нынче мы с папой заснули в моей комнате. Просыпаюсь, слышу его голос, смотрю на постеле его нет, иду в вашу спальню, озираюсь и вижу такую картину. Папа лежит на твоей перине, а на нем своя перина и только видно папочкин нос, вот смеялись-то. Тополя у нас перед домом ужасно хорошо было пошли, но вдруг в один прекрасный день их почти половину обглодали верблюды такая досада, это к твоему-то приезду... Завтра будут доканчивать лен и начнут резать подсолнушки, они уже совсем поспели... В последнем письме ты нас огорчила тем, что говоришь не скоро приедешь. 6 неделек, 42 денька ты проездила и у меня вся бумага цветная вышла.