Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

— А ты пригласила Комаровых?

— Будет, по-видимому, только Варя. Остальные все в разъездах.

«Мой дорогой Алешечка, вчера был день моего рождения, — писала Александра Леонтьевна 14 ноября в Самару. — Я велела испечь пирог с осетриной, Леля преподнес мне торт, пришли Варя и Леля Татаринова. И мы пообедали все вместе. А тебя не было! Сегодня с Лелей Татариновой ездили смотреть чистяковскую труппу. Дети очень мило танцуют и играют, но пьеса никуда не годится. Ходили за кулисы к Чистякову, и мы сговорились, что я приеду к нему завтра прочесть пьесу. А послезавтра отнесу «Выборщиков» к Острогорскому. Может быть, он поместит. Теперь я очень занята переложением для сцены сказки Пушкина «Мертвая царевна», из которой я беру фабулу и еще кое-что. Одно действие вышло очень поэтично. Вчера вечером пошла к себе, стала писать, да заработалась до первого часа ночи, а потом почти до трех спать не могла, знаешь, всю колышет».

Время шло, а дела не отпускали ее в родную Самару. Александра Леонтьевна все время находила себе работу, или, вернее, сама работа, как она выражалась, плыла на нее, и от нее нельзя было избавиться. Да и она сама с увлечением отдалась ей. Значит, она может работать и может быть полезна обществу в воспитании детей. То, что она видела в театре Чистякова, только в малой степени удовлетворяло ее. Посмотрела сказочку «Ваня и Маша». Ну и что? Ничего особенного. Дети заблудились в лесу, наткнулись на избушку из пряников. А в избушке жила Баба Яга. Она заманила детей и хотела их съесть. Когда она хотела Машу посадить на лопату, чтобы ее испечь, Маша притворилась, что не умеет сесть, Баба Яга стала показывать, села на лопату, а Маша ее поскорее в печку, да заслонкой и прикрыла. А потом детей вывела из леса добрая фея, посадила на лебедей, и они поплыли. Правда, при этом очень хорошо танцевали. Спектакль ничему не учил, служил только развлечению детей. После того как она прочитала Чистякову и его труппе свою «Русалочку», она долго была под впечатлением обсуждения ее будущей постановки. С кем посоветоваться? Конечно, с Лелей.

Александра Леонтьевна застала Алексея дома. И неудивительно: время рассеянной жизни кончилось, студент взялся за учебники и чертежи. Он помог ей раздеться, пригласил в свою комнату.

— Ну, мама, рассказывай, что у тебя новенького. «Белоснежку» кончила?

— Да, осталось только переписать и отнести Чистякову. Потом... кажется, не стану дожидаться ответа Немировича-Данченко, а сама поеду в Москву. Чего здесь зря сидеть, работать надо.

— А как же «Русалочка»? Ты что же, не будешь участвовать в ее постановке? Да ведь они с ней бог знает что сделают.

— Да, скорей всего так и получится. Сегодня я читала труппе Чистякова «Русалочку». Я думаю, что она слишком серьезна для этих исполнителей, да, пожалуй, и вообще для детей. Чистяков непременно хочет втиснуть туда побольше балета. Я только настояла, чтобы он не втискивал его в неподходящих местах, чтобы не мешать впечатлению, которое должна производить пьеса. Да, говорит, беда чистая: рецензенты ругают, что пьесы плохи, что балета много, а петербургская публика ведет детей на пьесы исключительно только с танцами, и только такие пьесы имеют успех. «Зачем показывать драму для детей? В театр мы ведем детей не для того, чтобы учить, а чтобы позабавить» — вот что говорит милая петербургская публика. Я отстояла у Чистякова смысл пьесы, не позволила помещать балет там, где он разбивает впечатление. В вознаграждение ему я и написала для рождества «Белоснежку», такую феерию, куда он может напихать танцев и пенья сколько его душеньке угодно, не теряя смысла сказки. А смысл все-таки я ухитрилась в нее всунуть, и есть даже местечко поэтическое. Ты знаешь, Леля, Чистяков очень симпатичен, добрейшее существо, но это вовсе не ценитель художественности произведения. Когда слушает, он в это же время занят своим режиссерским делом, распланировкой сцены и действия. О, как я хорошо поняла в нем типического режиссера и как хорошо я понимаю теперь, что артист Ге мог увлечься «Докторшей» и простить ей сценические недостатки. Я нутро режиссерское постигла, а это кое-что да стоит! Провинциальная публика совсем не та, более серьезные пьесы имеют успех, пьесы вовсе без танцев. Подлый Петербург, недаром он мне так не нравится. Я теперь отлично понимаю, почему «Докторшу» и «Право матери» ни один антрепренер не берет. Не того им нужно.

— Такое время, мама. С этим ничего не поделаешь. Либо надо пережидать это время и отложить написанное до лучших времен, либо переделывать, как велит публика и исполнители ее воли — антрепренеры. Третьего выхода, мама, нет. Помнишь папино письмо, где он писал о «Дачниках» Горького. Я тоже слышал, что «Дачники» должны были подвергнуться переработке после отзывов антрепренеров и только через год были поставлены. Быть может та же судьба ожидает и твои драмы. И это нисколько не обидно. Это не значит, что теперь они плохи, ибо очень художественные вещи не всегда могут быть поставлены в театре. Наконец, самая твоя весьма симпатичная идея перенести центр тяжести в пьесе на общественные движения может быть при современных условиях неприменима или требует одержимого той же идеей антрепренера и режиссера. Самая общественная пьеса не проигрывает, а выигрывает от того, если лица пьесы, на которых развертывается общественная идея, сами по себе личны, конкретны. В самом деле, из всех персонажей «Докторши» наиболее конкретна, индивидуальна эта фельдшерица, и хотя она бесспорно служит выразительницей общественных течений — но в то же время она глубоко индивидуальна. Конечно, эдак разработать пьесу — труд колоссальный. Но не надо отказываться. Я уверен, что теперь ты будешь иметь для этого больше данных. И в конце концов, быть может, мы поблагодарим судьбу за то, что ты встретила препятствия: твои детища предстанут пред публикой в полном всеоружии. Ах, сколько надо работать! Вот тебе задача на зиму в Самаре.

— Да, работы предстоит много. А как хорошо работается, когда знаешь, что напечатают. Уже многие, Леля, знают меня здесь, чего-то ждут и надеются на меня. Вот была я у Морева, «Праздник бабушки Ульяны» для него не подходит, так как слишком короток. Но он просил меня что-нибудь написать. Конечно, обещала. Потом пошла к Поповой. Она показала мне корректуру «Сон на лугу». Я просила прислать мне несколько экземпляров в Самару. А как у тебя, Леля, дела? Что в институте?

— В Технологическом все спокойно, ни беспорядков, ни волнений, Студенты больше дебоширят по улицам, да и то все мирно кончается. Ты уже, конечно, читала в газетах об инциденте при Тенишевском училище во время собеседования об изменениях в порядке о печати. Сообщение было в «Руси» за двадцатое ноября, суббота. Прочитай. Подробности узнай от Острогорского. Я, мама, вот о чем хочу с тобой посоветоваться. На днях я получил письмо от папы. Он просит отдать деньги под именье. А я что-то сомневаюсь. И вот по каким причинам, кажется, я уж говорил ему об этом: нам известно, как необеспечен и неровен доход сельского хозяина. Сегодня пан, завтра пропал. Кто может поручиться, что он в состоянии будет заплатить? И кто будет понуждать его платить. В городе же домовладелец получает более ровный доход.