Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

— Да, представляю. Картина получится поистине трагикомическая. А ты знаешь, мама, что здесь, в Петербурге, происходил негласный съезд некоторых земцев. Они хотели собраться в Москве, но великий князь Алексей запретил. Тогда Святополк Мирский сказал: «Пускай собираются в Петербурге». А когда ему сказали, что будет произнесено это сакраментальное слово, он сказал: «Ну что ж, послушаем. Я сам принципиально против, но ведь мое мнение ни для кого не указка. Надо послушать то, что действительно желают». Земцы собрались и говорили три дня. Потом собрались вместе с выдающимися журналистами. Это вышло случайно. Собрались в одном из зал Тенишевского училища, а в другом зале собрались журналисты, которые узнали обо всем и присоединились к земцам. Стали говорить по поводу предстоящего съезда. Речи были горячие и ультрарадикальные. Сакраментальное слово было произнесено и решено, что положение России так безнадежно, что при настоящем строе она идет к верной гибели. Что скажет съезд? Если он будет состоять хотя наполовину из Андрей Андреичей, то получится кое-что похожее на заговорщиков из оперетты.

— Есть слухи, Леля, конечно, это только слухи, что сам Победоносцев слез с печки и написал государю записку, в которой говорит, что время колебаний прошло и что политика Святополка Мирского повернула дело так, что после этого надо идти или вперед, или круто назад. Говорят, было колебание, ведь государь такой нерешительный. Но молодая мать сказала будто: «Я не хочу, чтобы мой сын был взорван на воздух». И будто это слово произвело потрясающий эффект.

— Я, конечно, слышал об этом, только, мамочка, ради бога об этом анекдоте не говори никому, теперь время опасное, не знаешь, в какую сторону ветер подует. Флюгер вертится туда и сюда. У Святополка нет друзей, но, к счастью, и враги испуганы. Сейчас ведь серьезных деятелей, государственных умов нет.

— Витте, говорят, пишет конституцию на всякий случай по собственному почину, чтобы подсунуть ее в опасную минуту. Победоносцев же, может быть, сумеет снова запугать и повернуть назад. Ведь говорят же об отставке Святополка Мирского.

— Да это все петербургские сплетни. Знаешь, слух о выходе Святополка в отставку произошел таким образом. Он был болен. Дурново, воспользовавшись этим, ходил по коридорам министерства и спрашивал с озабоченным видом: «Кто мог распустить нелепый слух об отставке Святополка Мирского». И этого было достаточно, чтобы слух разлетелся по всему Петербургу и за его пределы с быстротой молнии. Ты же знаешь, как это делается. Говорили уже уверенно: «Святополк Мирский выходит в отставку». Конечно, я передаю тебе слухи, попробуй разберись тут, что правда и что неправда.

— Да, Леля, ясно только одно — что-то и где-то бродит в то время, когда чиновничий Петербург развлекается от ужасов войны в Буффе и Форсе и ругает молодежь, которая ходит в Казанский собор. Да провинция пялит глаза на Петербург, ожидая от него движения, а Петербург глядит на провинцию, ожидая от нее спасения.

— Эти проблемы, мама, мы с тобой здесь не решим. Без нас найдутся охотники. А вот «Задушевное слово», чувствую, без нас не обойдется. Ты уже сколько сделала для них?

— Написала четыре рассказа для Вольфа. Даже рука устала. Была в редакции журнала «Детский отдых» и поговорила по душам с издательницей. Она просила присылать наши работы. Так что, Леля, нужно только работать, печататься все-таки есть где. Особенно детские вещи.

— Да, мама, ты становишься настоящей детской писательницей. Если б только пошли твои пьесы, хоть бы одна какая-нибудь.

— Я не хотела говорить тебе, ну да что уж скрывать. С пьесами нас постигло еще новое, очень горькое разочарование. В театре Комиссаржевской отказано в обеих пьесах. Говорят, что симпатичны по идее, но малосценичны. Почему малосценична «Право матери», я что-то не понимаю.

Алексей ничем не мог помочь матери. Ее пьесы нравились ему, и в то же время он чувствовал, что обе пьесы матери были чуть-чуть назидательны, риторичны, что ли. Сейчас это не получало одобрения, тем более в театре Комиссаржевской, где, кажется, одерживало верх новое направление, чаще всего ставились пьесы символистского толка. Где ж ей выдержать конкуренцию. Да и театр Станиславского, куда она тоже передала свои пьесы, понемногу поворачивал в эту же сторону. Так что с пьесами матушка, видно, опоздала, года на три, а то и больше. Но к чему ей говорить об этом? Не стоит... Не будет же она менять свою художественную манеру, подлаживаться под современность, да и к чему. Все равно могут отвергнуть.

— А к Острогорскому ходила? Ты, кажется, собиралась, — задумчиво спросил Алексей Толстой.

— И у Острогорского тоже была, но поговорить с ним как следует не удалось, он был очень занят. Сказал, что едва ли напечатают. Ох, как я устала, Лелюша, и так хочется в Самару. Жду не дождусь, когда Петербург отпустит мою душу грешную на покаяние. Хоть бы поскорее. Видно, к старости начинаешь, как кошка, любить свое место. А приеду почти ни с чем, ничего не добилась.

— Ну что ты, ты не права. Уже одно то, что тебя уже многие знают здесь, многим нравятся твои вещи. А в детских журналах? Я уверен, что у редакторов детских журналов твое имя на первом счету. Так что не падай ухом. Не так просто завоевать себе литературное имя.

— То же самое пишет мне и наш папочка. Не горюй, говорит. Ну их. Делай что можешь. А не хотят, ведь не впервой. Всю жизнь боролись. Это судьба почти всех писателей. А мне порой кажется, что все мои старания напрасны, впустую.

— Ну что ты! Ты еще Горького переплюнешь. Кстати, в театре Комиссаржевской идут его «Дети солнца». Говорят, сильная пьеса, гораздо сильнее и цельнее «Дачников». Изображены дети солнца, избранные люди: химик, мечтающий о том, как он жизнь посвятит науке и мирно умрет, сделав свое дело, художник, пишущий идейную картину, хорошая женщина, жена химика, немного влюбленная в художника. Они говорят, что жизнь принадлежит им. Диссонансом служит сестра химика, больная девушка, которую поразил вид убитого парня, и с тех пор ее идея: люди — «кроты», роющиеся во тьме, лишенные солнца. Они мешают ей быть счастливой, и она сама с этой идеей мешает солнечному счастью избранных людей. Но вот понемногу в жизнь детей солнца врываются «кроты», темные, слепые, пьяные. Кончается тем, что толпа по случаю холеры избивает химика, якобы чернокнижника, который напускает холеру. И вот они стоят уничтоженные, жалкие, несчастные, и от всей их лучезарности не остается и следа. Интересно посмотреть. Как получилось в театре? Пойдем денька через два-три, а?

— Конечно, пойдем. Мне сейчас очень нужно набираться сценического опыта. А то все говорят, что пьесы хороши идейно, но сложны для постановки.