Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

«Сейчас получил твое письмо, — читала Александра Леонтьевна знакомые строки. — Какая обида! Мамуня, что я наделал. Ах, память дьявольская! Ты массу переписала, а я-то вожусь с перепиской. И, конечно, твоя переписка много лучше, чем наемная. Сколько времени ушло напрасно. Деньги-то я не так уж жалею, барышни нуждающиеся. Тьфу, старый я колпак. Сегодня вечером перечту тобой переписанное. Сколько ни аукай, а дело-то испорчено. То именно и переписано, чего не надо. А то, что надо — конец, — на руках, и не могу добиться. Сейчас зайду за Шурой, опущу это письмо, и пойдем разыскивать переписчицу. Прости меня, Сашура.

Нет, я не могу успокоиться. Что я наделал. До свидания, не могу писать». Она представила себе его расстроенное, недовольное лицо и улыбнулась. Сколько в нем еще энергии!

Александра Леонтьевна, отдохнувшая у Вари, но съехавшая от Комаровых из-за одного неприятного разговора с Николаем Александровичем, вернулась к своим молодым. Начались новые хлопоты, беспокойные и утомительные, и она возвращалась домой то печальная, то радостная. И по ее настроению сразу можно было догадаться, «со щитом или на щите» она возвращается. Алексей вместе с ней переживал все ее удачи и огорчения, вбирая, незаметно для себя, ее издательский опыт, а заодно узнавал характеры издателей, их взаимоотношения между собой и между издателями и писателями. Каждая мелочь в издательском мире интересовала его, влекла к себе своими заманчивыми перспективами.

Однажды, в конце октября, встретив радостную мать, Алексей возбужденно, предвкушая что-то интересное, спросил ее:

— Ну как, мама, принято?

— Да, Лелюша, Вольф купил у меня «Бабушкины рассказы», только просил позволения сделать некоторую работу красным карандашом в смысле педагогическом. Он, то есть директор, а не Вольф, находит, что сцена в садовом домике и еще некоторые выражения в других местах не совсем удобны для детского рассказа. Мы сговорились так: он отметит желаемые им поправки и пришлет мне для просмотра и согласия, а также и условие на подписи. Он, вероятно, сначала напечатает в «Задушевном слове», а потом выпустит отдельным изданием. Цену он дал хорошую для детской вещи — сорок рублей за лист. Будет листа три. Деньги он, вероятно, все отдаст при заключении условия, я так деликатно намекнула, он тоже сказал в этом смысле. Все это будет через неделю, а пока, Лелюша, придется перехватить у тебя.

— Ну, конечно, мама, что за разговор! Ну дальше...

— Прихожу в кабинет управляющего, смотрю, на столе лежит моя «Подружка». Поговорили о «Рассказах бабушки», он потом и говорит: «Это вы автор «Подружки»? — «Я». — «Не напишете ли вы нам несколько рассказов для «Задушевного слова», очень коротеньких рассказов к картинкам?» И показывает картинки, вырезанные из французских и английских изданий. Потеха! Рассказ для младшего возраста по три рубля, для старшего по пяти. Четыре рассказа. «Ладно, попробую». Отродясь такой работой не занималась... Не знаю, справлюсь ли...

Алексей внимательно слушал этот рассказ, и, как только мать высказала сомнение, ему тут же пришла в голову мысль попробовать и свои силы.

— Мамочка, дай один рассказец написать, смерть хочется пять рублей заработать.

— Пиши, — быстро согласилась Александра Леонтьевна, — только под своим именем.

Весь вечер сидели они за работой, рассматривали картинки, Алексей фантазировал и придумывал, а Александра Леонтьевна делала поправки в фабуле. Как только им казалось, что получается удачно, он тотчас же брался за перо. Сначала это занятие им показалось чем-то вроде игры, а потом увлеклись, работа оказалась интересной, по-настоящему творческой.

А что, если Лельке предложить написать несколько песенок для моей «Русалочки», подумала Александра Леонтьевна, глядя на то, с каким азартом работал Алексей. И как только он, чувствуя ее взгляд, поднял на нее глаза, она заговорила:

— Смотрю я, Леля, на тебя и думаю, может, твое призвание в писательстве? Может, попробуешь написать для «Русалочки» несколько песенок?

— Конечно, напишу. Стихи у меня быстрее получаются. Только скажи, на какую тему. А кто ее издавать будет?

— Еще нет окончательного решения, но многие находят ее удачной. Алексей Аполлонович читал ее у Октавии Бонифатьевны, известной в Самаре воспитательницы детей, и пишет, что пьеса имела полный успех, вызвала восторг. Может, он и преувеличивает, но все же приятно. Слушателями были она и кучка детей. Октавия Бонифатьевна хвалила, кажется, ей понравилось более всего другого. Она отметила ее красоту, изящество, полный реализм в изображении рыбаков и милый образ русалочки. Но особенно ему понравилось, пишет, отношение детей. Пока шел разговор рыбаков, они сначала фыркали, потом наступила мертвая тишина. Вообще, говорит, это был страшный подъем духа, а для него было просто наслаждением видеть такую аудиторию. Сговорились в следующий раз читать «Сестру Верочку». Как-то это сойдет? Октавии Бонифатьевне, я знаю, «Сестра Верочка» меньше понравится. Она боится для детей слишком много психологии. Словом, ты видишь, пьеса не такая уж плохая, а если ты напишешь для нее удачные песенки, она хорошо пойдет на сцене.

Александра Леонтьевна пошла спать, а Алексей долго еще работал по заданию «Задушевного слова».

Александра Леонтьевна чутко присматривалась ко всему, что происходило в Петербурге. О многом, что было до недавнего времени недозволенным, стали смело и открыто говорить. Это удивляло и радовало ее. Приходя домой, она делилась своими впечатлениями с Алексеем, стараясь заинтересовать его политическими новостями, но оказывалось, что он знает ничуть не меньше ее, особенно из области того, что обычно относят к светским новостям.

В конце октября ее поразила одна студенческая манифестация. Что они ею хотели сказать, неизвестно. Одна толпа шла по правую сторону Невского и пела «Марсельезу», другая — по левую и пела «Боже, царя храни». Так дошли они до Гостиного. Тут околоточный подошел к ним и вежливенько попросил не кричать. Они замолчали и разошлись. Когда она рассказала об этом Алексею, он только пожал плечами, словно недоумевая по поводу такого простого вопроса.

— Здесь и не то увидишь. Я уж ничему не удивляюсь. Пошла такая круговерть, что трудно разобраться. Послушаешь одних, вроде они правы, а послушаешь других и с ними соглашаешься. Кто победит, неизвестно. Ясно только одно, что по-старому продолжаться не может.

— Шестого ноября ожидается здесь съезд земцев, — перебила его Александра Леонтьевна. — Конечно, ты это знаешь из газет. Журналисты и лучшие земцы надеются, что на этом съезде будет произнесено страшное и желанное слово конституция. Посмотрела бы я на нашего губернатора Андрея Андреевича Ушакова, когда он, понуждаемый общественным мнением, будет произносить это слово.