Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Пользуясь тем, что я находилась не в СССР, я послала открытку Сане, адресовав ее в Швейцарию. Меня мучило, что мы плохо с ним расстались, и я написала ему несколько добрых слов. До сих пор не знаю, дошла ли до него эта моя открытка.

За несколько дней до моего отъезда в Москву мы с Яношем и Магдой приехали в Будапешт (Янош на весь срок моего пребывания у них взял отпуск на службе). В Будапеште состоялось мое знакомство с семьей Тибора — еще одного бывшего солагерника Александра Исаевича по Экибастузу. Тибор даже больше Яноша знал Александра Исаевича. Он в свое время был «бригадником» Сани — работал под его началом, когда Саня был бригадиром.

Мы опять много говорили о прошлом. Речь зашла о посылках, которые наша семья ежемесячно посылала Сане. Тибор был удивлен: никто в бригаде об этом ничего не знал.

Тибор сделал мне бесценный подарок: вылитую им самим из меди фигурку Будды, как бы в качестве иллюстрации к главе «Улыбка Будды» из «Круга первого».

С грустью расставались мы с Яношем, расставались, как покажет будущее, не навсегда, а переписка между нами продолжается до сих пор.

В середине июня я снова в Москве. Константин Игоревич еще в Венгрии, а потому никаких новостей, связанных с судьбой моей книги.

Опять тревожусь за «Борзовку». Спешу туда. Перед нашим домиком целая гора ящиков, бесцеремонно наваленных соседями — семьей заместителя председателя кооператива. Как раз вышла его жена.

— А что, если бы я приехала на машине? — спрашиваю я ее.

— Ну и что же? — отрубила она.

Одновременно вижу еще одну дачницу, смущенную тем, что я застала ее ломающей ветки сирени под моим окном. Чувствую себя как бы вычеркнутой из числа здесь живущих.

Наш участок зарос травой по плечи! Еще прошлым летом у «Бор-зовки» был свой косарь. А теперь надо искать выход. Договариваюсь о косьбе со сторожем и уезжаю в Рязань, чтобы приехать сюда уже на машине. В рязанской квартире все благополучно. Надо поскорей навестить тетю Маню в ее интернате. Добрый друг наш Николай Павлович Иванов вызвался сопроводить меня к ней и даже съездить со мной на выходные дни в «Борзовку».

Тетя Маня рассказала нам, как однажды к ней вошел кто-то из интернатского начальства и угрожающе сказал: «Оказывается, Вы — родственница Солженицына?!» «Какая я ему родственница? — поспешила отречься испуганная тетя Маня. — Моя племянница в разводе с ним». Обошлось. Больше ее не трогали.

Николай Иванович — большой поклонник Александра Исаевича, всячески старается помочь мне. Мы едем с ним в «Борзовку», по дороге запасаясь удобрениями и саженцами.

Участок наш оказался уже скошенным. Многие цветы разделили участь травы, но многие и уцелели. Особенно радовали глаз ярко-розовые люпины. Фотографируем друг друга и… за дела.

В эти два дня присутствия Николая Павловича мне пришлось в полной мере оценить, что значит мужчина возле тебя, когда кругом нет друзей, а есть чужие, да еще перепуганные люди… Как, в самом-то

деле, вести себя с женой только что изгнанного из страны человека? Как была благодарна я Николаю Павловичу, что он поехал со мной! Я чувствовала себя уверенно, да и все нелегкие хозяйственные дела и проблемы были разрешены. А уж когда приехал за моим сеном трактор с пьяным трактористом за рулем, свалил электрический столб и лишил всех дачников электроэнергии, присутствие Николая Павловича было поистине спасительным!

Председатель кооператива с оформлением меня владелицей дачи по-прежнему тянет. Прибавляет еще один аргумент: я — не жительница Московской области. Для Александра Исаевича в свое время было сделано исключение, но это не означает, что оно будет сделано и для меня. Он объясняет мне трудность своего положения: на работе его упрекают, что он хочет их ведомственный участок передать жене «врага народа», а ведь желающих много и среди ничем не запятнавших себя сослуживцев — сотрудников Постпредства УССР.

Я поняла, что без вмешательства АПН мне не видать дачи — моей благодатной, моей любимой «Борзовки». Лишиться ее, похоронить себя в Рязани — нет, невозможно. Значит, не миновать просить об этом Константина Игоревича. К этому времени он вернулся из Венгрии.

Еду в Москву, звоню ему на работу. Редактор мой рад моему звонку: сейчас здесь находится представитель издательства «Ален Даво» (Же-нева-Париж) Александр Арманд. Он очень хочет встретиться со мной.

Встреча эта — фактически интервью — состоялась 18 июня в кабинете директора издательства АПН. Я, как всегда, отвечала на все вопросы с полной откровенностью. Разговор переводила И. Т. Бахта, — позже она станет переводчицей моей книги на французский язык.

В беседе с Александром Армандом, длившейся несколько часов, совершенно неожиданно для меня возникла тема подлинности моего авторства. Я узнала, будто бы Солженицын говорит, что авторство первой жены — это выдумка, за нее пишут! В последующих своих интервью, уже за рубежом, Арманд доказывал, что авторство Решетовс-кой подлинное. Он говорил, что проверил рукопись, установил ее подлинность, беседовал с официальными лицами и в течение четырех часов «в условиях абсолютной свободы» беседовал с мадам Солжени-цынай. «Мы пришли к выводу, что эта работа создана самой мадам Солженицыной, и подтверждаем этот факт».

Арманд обещал, что книга выйдет на французском языке в июле, на английском — в сентябре. Однако, по неизвестным мне причинам, книга в этом издательстве так и не вышла, хотя я посылала издателю дополнительные фотографии и получила даже эскиз обложки.

На прямой вопрос, может ли Солженицын помешать выходу моей книги, издатель в одном из своих интервью, переданном по швейцарскому радио, ответил отрицательно, не находя для этого причин. «В книге нет ничего такого, что может ему повредить (…). Она просто рассказывает о его жизни». Но… кто знает?

В тот же день, когда я беседовала с Армандом, мне вручили в АПН два номера — майский и июньский — итальянского журнала «Темпо» с рекламой моей будущей книги под броским заголовком и с крупными фотографиями.

К этому времени я уже убедилась, что получить от Константина Игоревича, а тем более от кого-то другого в АПН, текст моей рукописи, ушедшей в Италию, невозможно. А книга вот-вот выйдет, да и хочется понять, что написано в «Темпо», хотя бы разобрать подписи под фотографиями. И вот я всерьез принимаюсь изучать итальянский язык. Запаслась самоучителем и пластинками, словарем, разговорником, и, занимаясь по 4 часа в день, скрупулезно выполняла все задания, заучивала отдельные слова и выражения. В это время работа над моей книгой была закончена, и изучение итальянского языка стало моим главным интеллектуальным занятием.

В первых же уроках наткнулась на слово «pesqa», что означало «рыбная ловля». Именно оно стояло в «Темпо» под фотографией, где Александр Исаевич, сидя в лодке, колол орешки. Возмущенная, я звоню Константину Игоревичу.