Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

— Какое это имеет значение? — удивился он.

— Но Александр Исаевич никогда не удил рыбу! И не охотился! Он не мог этого делать: жалел все живое!

Занятия мои итальянским языком продолжались пять месяцев. Я не прекратила их и тогда, когда 22 октября получила экземпляр изданной в Италии своей книги. Я собиралась прочесть ее на итальянском и сделать обратный перевод, не пропуская тех огрехов, которые ожидала встретить в этом издании.

Именно в это лето произошла череда событий, с которых я начала свое повествование: телеинтервью Солженицына корреспонденту компании «Коламбия Бродкастинг Систем» Уолтеру Кронкайту и комментарии в газете «Новое русское слово» с домысливанием того, на что Александр Исаевич лишь неуверенно намекал. И вот в то время как «Новое русское слово» порочило меня, американские газеты информировали читателей, что АПН предлагает издательствам США мемуары первой жены Солженицына. Издательство «Боббс-Меррил» покупает мои мемуары и собирается их издавать.

А в середине августа усилия Константина Игоревича по отвоевыванию для меня дачи увенчались успехом. Я была, наконец, принята в кооператив и стала полноправной владелицей «Борзовки». Заместитель председателя кооператива попытался все-таки подставить мне ножку. «У меня вопрос! — выступил он на заседании кооператива. — Имеют ли право быть членом кооператива, находящегося в Московской области, человек, проживающий в Рязани?» «Имеет», — уверенно ответил председатель.

— Скоро я буду жить в Москве, я занимаюсь обменом, — вставила я.

Оно и в самом деле было так. Константин Игоревич сказал мне как-то, что, если я захочу переехать в Москву, АПН поможет мне с пропиской. Не знаю, была ли эта забота обо мне только проявлением гуманности, но мне самой очень нужна была Москва. Я не могла жить в квартире, в которой жила когда-то с мужем. Да и самые лучшие друзья мои были в Москве. В Москве же жила семья моей двоюродной сестры Нади — единственной оставшейся из моих родственников. Да и само издание моей книги в СССР то и дело требовало моего присутствия в столице. Все сходилось к одному. И через полгода действительно состоялся мой долгожданный переезд.

А пока я с увлечением и страстью занялась ремонтом вновь обретенной дачки. Ведь это домик Александра Исаевича, любимое его место на земле! Верю, когда-нибудь он вернется сюда! И уж, конечно, этот домик со временем будет его музеем!

7 сентября произошло большое для меня событие — возобновилась дружба с Николаем Виткевичем, прерванная целых десять лет назад.

Я была предупреждена, что в этот день ко мне приедут АПНовцы и привезут какого-то писателя-иностранца, желающего со мной побеседовать. Со второго этажа, из нашей мансарды, я увидела приближающуюся к нам целую компанию: Константин Игоревич, Вячеслав Сергеевич, фоторепортер, какой-то иностранец в шляпе и… кто же это еще с ними? Всматриваюсь: Боже мой, Кока!

Вместе с его появлением в этот день в «Борзовке» на меня как будто нахлынула моя юность. Не помню уж, когда я слышала свой смех, а туг я то и дело смеюсь, даже закатываюсь, как это бывало в студенческие годы.

Вячеслав Сергеевич пытается сдерживать меня: «Наталья Алексеевна, Вы имеете дело с писателем!» Но… тщетно. К счастью, писатель отнесся ко мне более снисходительно. Константин Игоревич перевел мне с немецкого его слова: «Я понимаю, что для фрау главным гостем оказался доктор (так он называл Виткевича), а не я!» Конечно, о чем-то он расспрашивал, что-то я отвечала, но ничего этого память моя не сохранила.

Все, кроме Виткевича, уехали. Мы, наконец, смогли с ним поговорить о серьезном. Я рассказала Виткевичу обо всех своих недовольствах АПН. Пожаловалась на ту небрежность, с которой готовили к печати мою книгу, на сокрытие от меня текста последней главы итальянского издания книги.

— Ты изливаешь душу, — сказал мне Николай, — а люди работают]

Я не унималась: «Своими дурацкими вставками и изменениями АПН только все испортило. Если раньше можно было опираться на Решетовскую для выяснения того, где написана о Солженицыне правда, а где ложь, то теперь никто уже этого делать не будет. Никто мне верить не будет! К чему нужна эта прошлогодняя комедия с серьезным редактированием, с убеждением меня, с обещанием учета моего мнения? Все это полетело к черту! Тем, как они издают мою книгу, они подрывают и мой, и свой авторитет.

Эти мысли настолько терзали меня, что я посчитала нужным объясниться с редактором. 18 сентября я написала ему большое письмо. Постаралась быть как можно более сдержанной, но не скрыла своего ощущения от происходящего.

„Еще раз со мной поступают не как с человеком, — писала я, — а как с шахматной фигурой, которую сбросили с доски после того, как она сделала нужный ход. Неужели вместо чувства гордости за свою книгу мне будет суждено испытывать чувство стыда? Какому честному человеку я посмею посмотреть в глаза?

Я потеряла сейчас не только охоту, но и способность работать из-за отстранения меня от моего текста, из-за обращения с моим материалом, как с приобретенной собственностью.

Мое моральное состояние сейчас немного хуже, чем было перед 18 июня 73-го года (день заключения договора. — Н.Р.)“.

Не включила я в текст письма свой основной вопрос, — чувствовала, что он будет звучать сегодня слишком наивно:

„Скажите мне честно, Вы хотите, чтобы существовала действительно правдивая биография Александра Исаевича? Именно с этого у нас с Вами и начинался разговор перед подписанием договора!“

Константин Игоревич посоветовал мне обратиться со своими претензиями к директору издательства АПН Ларину, что я и сделала. t

„Убедительно прошу Вас дать распоряжение, чтобы мне был выдан экземпляр окончательного текста моей рукописи на русском языке. Текст этот был мной подписан.

Полагаю, что было бы смешно доказывать, что автор на это имеет неоспоримое право“.

Но русского текста я тогда так и не получила. Успокаивали меня только мои успехи в итальянском.

И вот 22 октября в торжественной обстановке в ресторане „Пекин“ мне был вручен экземпляр итальянского издания моей книги „Мой муж Солженицын“. Вручал книгу Вячеслав Сергеевич Рогачев. Рядом с ним — Константин Игоревич Семенов. Рядом со мной — моя неизменная Сонечка Шехтер, подруга еще со студенческих лет.

К удивления всех, я, слегка перелистав книгу, тут же положила ее в свою сумочку. Вячеслав Сергеевич высоко поднял брови.

— Когда прочту, тогда скажу свое мнение!

Мне предстояло делать перевод книги с итальянского.

Уже 3-го ноября я села за письмо к Николаю Тети о замеченных мною неточностях, сокращениях, изменениях названий.

„Все это вместе взятое, — писала я, — вызвало у меня противоречивые чувства при знакомстве с книгой. Если она все же вызовет интерес и Вы захотите еще издать ее, хотелось бы надеяться на больший контакт между издательством и самим автором книги“.