Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

— Вы для меня — мое прошлое. С тех пор, как Вениамин Львович умер, я стала религиозной. Жизненный круг замыкается, — объяснила она.

(Вслед за мужем Сусанна Лазаревна потеряла единственную сестру, умер также и муж сестры. И сама она тоже готовилась к смерти).

Я ушла ни с чем…

Состояние метания меня не покидает. А что, если Томаш Ржезач — только заслонка? Может быть, книга написана и не им вовсе? Что, если бы так случилось со мной? Осталось бы одно — покончить с собой. Надо выяснить! В конце книги указан ее редактор — Мария Правдина. Не связаться ли с ней? Если книга написана не Ржезачем или сильно искажена и он, узнав об этом, покончит жизнь самоубийством, — какой тяжестью это ляжет на ее совесть!

Позвонила в издательство «Прогресс». В отделе кадров узнала служебный телефон редактора Правдиной.

Я так волновалась, что решила сначала записать на бумаге все, о чем хочу ей сказать.

«Вы отдаете себе отчет, что Томаш Ржезач может покончить с собой и Вы будете в этом виноваты?! Я бы на его месте это сделала!»

Звоню. Прошу позвать мне Правдину. Ее на работе нет. Прошу дать мне ее домашний телефон. И прошу уточнить мне ее отчество: Мария…

— Татьяна Александровна, — ответили мне.

…Так, может, вовсе не она редактировала Ржезача? Значит, нельзя начинать прямо с нападения!

Позвонила ей по домашнему телефону. Спросила, имеет ли она отношение к книге Ржезача «Спираль измены Солженицына».

Меня, естественно, спросили, с кем говорят.

— С бывшей женой Солженицына, — ответила я, — но это отнюдь не означает, что мне приятно, когда его обливают грязью…

Нет, она эту книгу не редактировала.

— Значит, в Вашем издательстве есть еще редактор Правдина? То-маша Ржезача редактировала Мария Правдина.

Татьяна Правдина объяснила мне, что другая Правдина — Марш — в штате издательства не состоит, это внештатный редактор, да и сама книга Ржезача проходила по спецчасти, куда и предложила мне обратиться.

Нет уж, это не для меня. Весь мой запал пропал даром.

Как же быть? Что делать? Оставаться безучастной я была не в состоянии.

Утром 11-ш ноября пришло решение: напишу директору издательства «Прогресс», а копию передам в ЦК КПСС секретарю по идеологии.

На подготовку письма ушло три дня. Не могу сказать, что вовсе не испытывала никакого страха. Ведь я впервые осмелилась протестовать перед ЦК! Но боялась я не за себя лично. Я боялась, что в случае ареста или обыска пропадет весь мой архив, все мои бесценные материалы, мой многолетний и еще не завершенный труд! Чтоб избавиться от этого чувства, я время от времени подходила к роялю и играла финал из «32-х вариаций» Бетховена — мужественный, зовущий на борьбу, на бесстрашие!

Все же, чтобы как-то «прикрыть» свой беспрецедентный выпад, в двух-трех местах письма говорю с «ними» на «их» языке.

13 ноября письмо закончено 6 .

В те дни виделась с Ундиной Михайловной Дубовой-Сергеевой — моей музыкальной преподавательницей и хорошей подругой — и с ее мужем. Рассказала им о книге Ржезача. Выразила свое возмущение, поделилась своими намерениями.

— Как? Вы его защищаете ? — удивилась Ундина Михайловна.

Какое совпадение! Она, сама того не подозревая, повторила слова

Сусанны Лазаревны.

— Да как Вы не понимаете?! Я хочу, чтобы он представал таким, каков он есть, не лучше и не хуже\

14 ноября предпринимаю решительные шаги. Чувствовала себя примерно так, как Александр Исаевич, когда сочинял свое знаменитое «Письмо Съезду писателей». (Тогда, кстати сказать, у нас дома тоже звучал Бетховен!). Я тоже шла в наступление!

Звоню Соне, назначаю ей свидание у станции метро. Таинственным шепотом сообщаю, что собираюсь предпринять, и показываю третий экземпляр своего письма, чтоб знала причину, если меня заберут…

Потом еду на почтамт, чтобы сдать заказным письмо директору «Прогресса», а оттуда — на Новую площадь, в ЦК, где сдаю письмо в окошечко экспедиции.

А вечером того же дня, забрав с собой самые ценные материалы, в том числе Санины письма, увожу их подальше из Москвы. Лететь самолетом не решаюсь — ведь там билеты именные, и мой путь станет известен! Уезжаю поездом. Самым важным и необходимым я считаю спасти Санины письма военных лет: в них — его полная реабилитация как фрон-товика-патриота.

Заметая следы, подъехала на вокзал петлистым путем, заехав еще к друзьям, у которых оставила ключи от своих сейфов. Я была так возбуждена, что хозяин дома заставил меня проглотить успокоительную таблетку, да еще и с собой дал. Чтобы снизить мое волнение, он несколько раз повторил: «В случае чего говорите, что Вы не его защищаете, что Вы защищаете правду\»

На следующий день, как снег на голову, свалилась к своим друзьям. Все поняли, все приняли.

В тот же день самолетом вернулась в Москву. Все было здесь тихо, мирно: никто у меня в квартире не побывал. И я мало-помалу успокаиваюсь.

Я знала, что из ЦК приходит ответ или туда вызывают в течение месяца после подачи письма. Время шло, а меня никто не тревожил.

Я настолько расхрабрилась, что начала думать: не подать ли мне на Ржезача в суд, ведь он постоянно меня цитирует, ссылается на мою книгу «В споре со временем», и почти всегда неточно, а уж интерпретация — всегда неверная.

А раз дело дошло до юридической стороны, я, конечно, вспомнила о Рабиновиче. Но на мои звонки никто не отвечал ни днем, ни вечером. Это показалось мне подозрительным, и я поехала в юридическую консультацию, где он работал.

— Месяц как не работает, — ответили мне там.

— Уехал? — догадалась я.

— Да.

Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Им виднее. Знаю, что они были обеспокоены будущим сына: он был типичным гуманитарием, а по этой линии попасть в вуз они считали для него почти невозможным.

…Но как же тогда с юридической стороной моего дела? И я тут же спросила, у кого из адвокатов я могу проконсультироваться по вопросам авторского права. Меня направили в кабинет, где за столом сидела молодая женщина.

— Вы… храбрая? — спросила я у нее.

Разумеется, она не могла не удивиться такому вопросу.

— А в чем, собственно, дело?

— В том, что я была женой Солженицына, написала о нем вот эту книгу (книга была со мной), а теперь ее используют для фальсификации его биографии, да еще на меня же и ссылаются…

Адвокат попросила рассказать обо всем обстоятельней. Выслушав, предложила подождать, пока пройдет месяц со дня подачи мной письма в ЦК. Если меня не вызовут — я могу прийти за советом.

27 ноября, как всегда неожиданно, в Москву приехал из Одессы Илья Соломин. Поскольку мысль о возможном обыске меня не оставила, я уговорила Илью остановиться на этот раз у меня — все-таки не одна в квартире!