Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Я сложила руки крест-накрест на груди и, глядя в упор на Семенова, зло сказала:

— Зачем в студенческие годы? С рождения, Константин Игоревич, с рождения!

Обстановка накалялась. Надо было расставаться. Вячеслав Сергеевич, подойдя ко мне, протянул руку. Но мои руки были зажаты на груди.

— Как? Вы не подадите мне руки? — удивился он.

— Какое там «руки»? Вам недорога истина! Мое свидетельство для Вас — нуль!

Закрыв дверь за АПНовцами, я постаралась хоть немного успокоиться. Нет, вечером читать книгу не буду, а то не усну! Но мысли бегут своим чередом…

Книга вышла не в издательстве АПН, а в издательстве «Прогресс». Почему же Рогачев так защищает Ржезача? Может быть, потому, что именно он меня с Ржезачем познакомил?

Минут через 20 раздался телефонный звонок.

— Наталья Алексеевна, как Вы могли так обидеть Вячеслава Сергеевича? — спросил Константин Игоревич.

Отвечая, я снова стала говорить о том, что им не нужна истина. Как же после этого я могу к ним относиться?

Константин Игоревич в ответ повысил голос.

— Вы для того мне позвонили, чтобы кричать?

— Я вообще могу Вам не звонить. Но об этом пожалеете Вы, а не я! — угрожающе произнес Семенов.

Итак, ссора, хотя книгу я еще не читала толком.

Весь следующий день читаю Ржезача. Из предисловия узнаю, что автор выражает Н. Решетовской «особую признательность за ее любезное согласие ответить на мои вопросы и за разрешение ссылаться на ее книгу „В споре со временем“». Ну и проходимец же!

Я обратила внимание на то, что Ржезач проявил сверхосведомленность о моем отце, которого записал в есаулы. Мама говорила мне, что отец мой был всего лишь прапорщиком. Но отец-есаул — это уже почти криминал. Рассказывая о моей поездке на фронт к Сане, Рже-зач как бы намекнул на то, что мы с мужем были чуть ли не немецкими контрразведчиками. С одной стороны — реверанс, вернее, псевдореверанс, с другой — запугивание. Не на ту напал!

Но значительно больше меня возмутило другое. То, что было написано об Александре Исаевиче. В этом смысле вся книга была совершеннейшим кошмаром. Ложь погоняла ложь! Нелепость следовала за нелепостью! Николай Иванович Зубов, с которым Солженицын познакомился только в ссылке, был, по Ржезачу, его лечащим врачом в лагере и «свидетельствовал», что Солженицын был в лагере стукачом! Настроения Сани, выраженные в письмах Виткевичу, носили, якобы, ярый антисоветский характер, аналогичное же у Виткевича объяснялось невинной «лейтенантской краснухой». И так далее, и так далее… Цитаты из моей книги или исковерканы, или неверно толкуются, или то и другое вместе!

Впору бы бросить читать! Но нет. Я должна быть в курсе всего, что пишется о Солженицыне. И я должна стоять, любой ценой стоять за истину о нем. Как? Я еще не знала. Но все кипело во мне от страшного негодования. Я вносила исправления, черкала целые абзацы, целые страницы, исписывала поля своими возражениями.

Через два дня мне позвонили. Кто же? — Вячеслав Сергеевич.

— Наталья Алексеевна, ну как Вы нашли книгу?

— Как? Абсурдной, естественно.

— Как?

— Абсурдной. Я ее всю разметила, не осталось почти ни одной чистой страницы!

Рогачев предложил мне поменяться экземплярами: я должна дать ему мною размеченный, а он пришлет мне чистый экземпляр.

— Зачем же так? Присылайте! Я просто перенесу свои замечания в Ваш экземпляр.

В тот же день из АПН мне доставили чистый экземпляр книги, и я принялась за работу. Я в полной мере сознавала свою ответственность и потому особенно строго выверяла все данные. Закончив работу 13 декабря, я сделала на книге, предназначавшейся Рогачеву, следующую надпись:

«Вячеслав Сергеевич! Возвращаю Вам книгу со своими замечаниями. Надеюсь, что они будут правильно поняты. После того как мою книгу оказалось возможным грубо исказить, ее пересказывая, я невольно опасаюсь, что все подчеркивания волнистой линией означают мое несогласие с напечатанным».

Тем временем мне кто-то сказал, что по западному радио передали протест Копелева по поводу книги Ржезача. Значит, у Копелева есть путь туда\ Против чего он возражал? Он же на все возразить не может, а я могу дать для того материал!

Я знала, что Копелев переменил квартиру. Как же их найти? Через адресный стол? Нет. Он слишком одиозная личность, нельзя, чтобы другая «одиозная личность» открыто с ним связывалась. Значит, через его друзей! Мне пришли на ум два врача из писательской поликлиники: невропатолог Орел и хирург Крелин — тот самый, который меня спасал в октябре 1970-го 5 .

В писательской поликлинике мне разъяснили, что доктор Крелин теперь работает не у них, а где-то в Кунцеве на Кутузовском проспекте. Невропатолог же в тот день не принимал. Оно и к лучшему! Обратиться к Крелину мне проще: напомню ему, что он возвращал меня к жизни вопреки моему желанию, потому не должен отказать мне в моей единственной к нему просьбе.

В адресном столе мне ответили, что Крелин в Москве не проживает. Значит, надо искать по больницам! И вот в одно из воскресений я прошла по Кутузовскому проспекту, по всем больницам, которые нашла в справочнике. Поиски не увенчались успехом.

Но бездействовать в подобной ситуации я не в состоянии. Перепечатываю отдельные места из книги и посылаю их тем, кто может против них свидетельствовать: бывший комдив Пшеченко, бывший сержант Соломин. С легкой руки Кирилла, приписавшего Сане будто бы им же самим спровоцированный арест, Ржезач пошел еще дальше. Теперь Солженицыну приписывалось, что он сам подстроил обыск у Те-ушей, чтобы «поднять шум на Западе»! Но позвольте, обыск у Теу-шей был в 1965 году, а Запад заново заинтересовался Солженицыным и «поднял шум» (Запад, а не сам Солженицын (!)) только после его «Письма IV Съезду», то есть в 1967-м году.

Но ведь и тут есть живой свидетель! Сам Вениамин Львович умер несколько лет назад, но жива Сусанна Лазаревна, его жена. Надо идти к ней: говорить по телефону после того, как мы столько лет не виделись, вряд ли имеет смысл. Откладывать нельзя!

Я набираю номер ее телефона и, услышав ее голос, кладу трубку. Важно, что она дома. Еду. Звоню, дверь открыла сама Сусанна Лазаревна. На ее лице — недоумение. Тут происходит разговор, описанный мною раньше:

— Ну, раз Вы ко мне пришли, я не могу Вас не принять! — говорит она мне.

— А почему Вы могли бы меня не принять? — удивилась я.

— Вы написали о Нем книгу!

— Ну и что ж? Вы посмотрите, какие книги о нем пишут!

— Как, Вы Его защищаете !

Мы сели на диван, и я изложила Сусанне Лазаревне суть дела. Ведь все это касалось чести не только Алекса! щра Исаевича, но и чести ее покойного мужа!

Несмотря на все возможное мое красноречие, Сусанна Лазаревна отказалась написать и дать мне опровержение ржезачевской версии с обыском. (Это был единственный отказ. Пшеченко и Соломин откликнулись).