Александр Шестаковский - Самородок

Более солидно и, пожалуй, честней вел себя австриец Шварцлозе. Удрученный неудачным испытанием своего пулемета и поняв, что о контракте не может быть и речи, он быстро укатил восвояси, бросив привезенные образцы. Должно быть, он и сам был о них не очень высокого мнения.

Самоуверенно и даже нахально держался знаменитый изобретатель пистолета американец Браунинг, рассчитывавший получить заказ на изготовление большой партии своих винтовок. Сопровождаемый тремя здоровенными парнями-телохранителями, он во все бесцеремонно совал нос, пытаясь заранее навязать свое мнение комиссии.

Но американец не был счастливее своих коллег — и его образец отказал во время стрельбы. Исправить неполадку на линии огня ему не удалось. И вот, возбужденный, он вбежал в мастерскую. Дегтярев, приставленный по распоряжению начальника полигона помогать иностранцам, протянул было руку к винтовке, но был не очень вежливо отстранен еще не потерявшим самоуверенности Браунингом.

Браунинг бросил свой пиджак сопровождавшему его переводчику и, засучив рукава тонкой белоснежной сорочки, энергично взялся за дело. Но прошло 10 — 15 минут, а неисправность ему устранить так и не удалось. Браунинг стал нервничать, боясь, что члены комиссии, не дождавшись его, разойдутся. Он заметно сник и, провозившись безуспешно еще немного, отошел от верстака, нервно закурив толстую сигару.

И тут — куда девалась прежняя спесь! — Дегтярев поймал на себе извиняющийся, просящий взгляд прославленного изобретателя. Не хотелось, но, помня приказ Филатова, пришлось помогать.

С конструкцией винтовки Браунинга Василий Алексеевич не был знаком. Но, разбирая ее деталь за деталью, он быстро уловил принцип действия, а вскоре обнаружил и неисправность.

Товарищи по мастерской, бросив работу, обступили верстак Дегтярева и ревностно наблюдали за каждым его движением: вот бы утереть нос заносчивому иностранцу! Пришли в мастерскую из любопытства и несколько высших офицеров — членов государственной комисии.

Когда причина заедания затвора была выяснена, устранить неполадку уже не составляло труда. Дегтярев зажал в тиски какую-то деталь и, ловко орудуя надфилем, убрал заусенец, оставленный по недосмотру при заводском изготовлении. Тут уж и Браунинг подошел, и в глазах его засветилась надежда. Когда винтовка была собрана, Дегтярев подал ее изобретателю. Браунинг недоверчиво взял ее. Но, щелкнув затвором, убедился, что неисправность устранена, и расплылся в неловкой улыбке. Достав бумажник, он извлек, не считая, пачку долларов и протянул Дегтяреву. Но тот, к удивлению иностранца, решительно отстранил руку:

— Ничего не надо...

Браунинг не понял. Прибавив к пачке еще несколько бумажек, он снова пытался их вручить.

— Скажите ему, — попросил Дегтярев переводчика, — что я денег не возьму...

Много лет спустя, когда к слову пришлось вспомнить этот эпизод, Дегтярев говорил Симонову:

— Ты понимаешь, Сергей, тогда речь шла о чем-то гораздо более важном и дорогом, чем деньги, — о чести русских оружейников. Спесь с иностранца я сбил. Но мне еще очень хотелось показать присутствовавшим при сем царским генералам, раболепствовавшим до противного перед чужеземцами, что мы, русские, не лыком шиты, кое на что способны... Деньги же мне тогда ой как были нужны — ведь я все свое солдатское жалование посылал матери. И все же убежден, правильно сделал, что не взял ни копейки — ведь этим испортил бы всю обедню, эффект получился бы не тот...

Когда подошел конец службы, добрый наставник Дегтярева Филатов уговорил его остаться в Ораниенбауме. Конечно же тянуло домой, в родную Тулу. Но он понимал, что только здесь, оказавшись в более свободном положении вольнонаемного, он сможет осуществить свои мечты, проверить возникшие идеи усовершенствования стрелкового оружия.

Вскоре Филатов, сыгравший заметную роль в становлении солдата-слесаря как искуснейшего мастера-оружейника, свел его с человеком, самым прямым образом определившим всю дальнейшую судьбу Дегтярева. Этим человеком оказался Владимир Григорьевич Федоров — в то время молодой гвардейский капитан, сотрудник артиллерийского ведомства.

Случилось так, что начальник полигона Филатов, стремившийся помочь Федорову, который занимался тогда разработкой нового патрона с пулей особой конфигурации, посоветовал ему обратиться к Дегтяреву как к умельцу, который сможет выполнить любой сложный заказ. И вот произошла их первая встреча.

— Вольнонаемный Дегтярев прибыл по вашему приказанию, ваше высокоблагородие, — отрапортовал молодой слесарь по старой армейской привычке, войдя в помещение, где находился офицер.

— Ну какое уж там высокоблагородье, зачем так сложно? — улыбнулся Федоров, протягивая руку. — Зовите меня Владимиром Григорьевичем. Я вас также буду называть по имени и отчеству. Договорились?

Рукопожатие, которым они тогда обменялись, знаменовало собой начало долголетней дружбы, которая прервалась лишь с кончиной Василия Алексеевича в 1949 году.

Дегтярев сразу стал очень нужным Федорову. До того, как они познакомились, Владимиру Григорьевичу довелось обращаться за помощью к другим слесарям. Среди них были и настоящие умельцы и очень добросовестные люди. Но не было такого, как Дегтярев, который понимал его с полуслова, мгновенно ухватывал идею, часто и сам вносил в нее существенные коррективы, сообразуясь с технологией изготовления отдельных узлов и деталей.

Не оставался внакладе и Дегтярев. Тесное общение с Федоровым обогащало его теоретическими знаниями, расширяло кругозор, приобщало к восприятию культурных ценностей, о которых он ранее имел весьма приблизительное представление.

Первой серьезной проблемой, над которой они совместно трудились, было изменение конфигурации винтовочной пули для улучшения ее баллистических данных. Потребовалось изготовить и испытать несколько вариантов с различными профилями, прежде чем была найдена наиболее подходящая форма пули. Возросла дальность ее полета и, что особенно важно, пробивная способность и точность поражения цели. Она была принята на вооружение русской армии.

На долю Дегтярева тогда выпала почетная и ответственная миссия — изготовить абсолютно точный макет пульки из медного прутка, который и явился образцом для изготовления головок миллионов патронов. И все же он тогда еще не был творцом, а только исполнителем.

В следующей совместной работе — попытке переделать мосинскую винтовку в автомат — Дегтярев уже нередко давал дельные советы, как облегчить, упростить отдельные детали. Владимир Григорьевич внимательно выслушивал замечания и все стоящее сейчас же принимал, всячески поощряя находчивость Дегтярева. Но, когда переделка близилась к концу, стало очевидным, что они идут по неверному пути: надетый на ствол кожух намного утяжелял винтовку, делал ее неудобной в бою. Федоров понял, что нужно отказаться от переделки существовавших тогда систем, а делать принципиально новый образец оружия.