Игорь Сорокин - Художник каменных дел

В короткий срок Щусев построил в облюбованном им стиле два интересных здания в Италии. Первое, правда, несколько копировало прошлое — это гостиница для русских странников в Бари. Зато другое — Русский павильон художественной выставки в Венеции — уже при первом взгляде оставляло впечатление яркой самобытности. Кажется, что зодчий работал в этой творческой манере много лет, так неприхотливо свободен он в своем художественном волеизъявлении.

Россия привнесла в Венецию нарядный и праздничный московский колорит, причем сделала это тактично и ненавязчиво. Павильон заиграл своими причудливыми красками под ярким солнцем Италии. Несмотря на то что фасады двух галерей павильона совершенно различны, они согласно выполняют общую задачу: подготовить зрителя к восприятию русской живописи.

Какими простыми средствами достигает Щусев своей цели! Привычный кубический объем, шатровая кровля, в которой чуть замаскированы большие площади остекления, на изумрудной глухой стене — белая виньетка-картуш... Под сенью старого дерева, любовно сбереженного русскими строителями, проходила длинная лестница с уютной террасой под узорчатым каменным паланкином. Это своеобразное крыльцо несло всю живописную нагрузку переднего плана здания. Играя архитектурными массами, зодчий создал уникальную по гармонии композицию. Детали московского барокко здесь почти второстепенны, но их вполне достаточно, чтобы зазвучал в полный голос русский мотив, чтобы он был понят всеми.

«Русский календарь» писал: «В Венеции на обычной международной выставке русские художники впервые разместились в собственном павильоне... Павильон этот выстроен талантливым архитектором А. В. Щусевым. Внешность этого здания очень красива. Характерные черты древнего русского зодчества, взятые Щусевым, привлекают и заинтересовывают иностранцев. Надо заметить, что русский павильон — единственный среди павильонов других стран, ярко типичный для своей Родины... Немало художников-архитекторов увлекается памятниками русского зодчества прошлого, и в этом направлении они творят много выдающегося. Тут на первом месте талантливый Щусев, архитектурные проекты которого всегда опираются на эти памятники, отличают в художнике-архитекторе глубокое проникновение в красоту старинного русского зодчества и удивительную творческую способность его создавать новые архитектурные сооружения, полные типичных черт своей Родины».

Алексей Викторович ехал на встречу с Венецией, как с давней своей любовью. Однако ему показалось, что город сильно потускнел. Или это он, Щусев, так изменился с того времени, как был здесь, поэтому видит все иначе? Венецианские каналы выглядели теснее, от воды поднимался тяжелый дух. Да и сами венецианцы, казалось, смотрят на жизнь не так беззаботно, как во времена его юности.

Лишь раз ему от души удалось повеселиться. Русские праздновали завершение строительства своего павильона. Ночное небо Венеции озарилось: ракеты взмывали ввысь и с шипением тонули в черной воде. В тот же вечер отмечался день поминовения Святой Франчески — перила мостов, парапеты набережных осветились трепетными язычками свечей. После фейерверка городом завладел карнавал.

На другой день в утренней почте среди поздравительнх открыток и адресов оказался казенный конверт. Правление Общества Московско-Казанской железной дороги призывало «господина академика А. В. Щусева незамедлительно прибыть в Москву для разрешения не терпящих отлагательства дел». Письмо было подписано сопредседателем правления Н. К. фон Мекком.

Череда неясностей, связанных с вокзалом, вновь прошла в его памяти. Он все же решился принять участие в конкурсе. Непонятно было, почему кроме него осталось всего две кандидатуры — архитектор Шехтель и художник Фелейзен, неужели больше никого не нашлось?

Барон Н. К. фон Мекк уже много лет настойчиво предлагал построить на Каланчевской плошади новое здание Казанского вокзала, такое, чтобы «у русского человека, глядя на него, душа радовалась». С пожеланиями барона нельзя было нс считаться, так как контрольный пакет акций Общества Российских железных дорог род фон Мекков уже более полувека не выпускал из рук.

Вокзальное здание мыслилось правлению железной дороги как некая ширма, прикрывающая вокзальную сутолоку, паровозную гарь и копоть, шлаковые канавы и будки стрелочников.

Щусев понял задачу, согласился с ней, но решил пойти дальше. Он принадлежал к числу людей, которые, обладая недюжинными силами, только тогда могут работать с полной отдачей, когда ставят задачу самостоятельно. Архитектор напористо повел свою линию — создать в Москве ансамбль-энциклопедию русского каменного узора.

Мыслима ли поэма из камня? Но зодчий во всеуслышание заявляет, что предивное узорочье должно зазвучать «подобно опере Мусоргского «Хованщина». И где? На железнодорожном узле! Да возможна ли здесь какая бы то ни было музыка, кроме скрежета железных тормозов да свиста паровозных сигналов? Какой же смелостью надо обладать, чтобы вокзальные строения сравнить со звучанием такого произведения, каким стала для русского симфонизма «Хованщина»!

Правление Общества Московско-Казанской железной дороги уже распорядилось приступить к разборке старого здания вокзала, надеясь скорее увидеть на расчищенном месте нечто грандиозное. Что именно — об этом у правления были самые неопределенные представления.

Эскизные проекты, представленные на конкурс, были схематичны, приблизительны. Выбрав эскиз Щусева, правление тешило себя надеждой: если удастся задеть архитектора за живое, заинтересовать его самой идеей «ворот на Восток», то делу будет обеспечен успех. И оно не ошиблось.

Профессиональное чутье, любовь к русской истории и археологии сослужили Щусеву великую службу — он нашел верную цветовую гамму «ворот на Восток». Очнувшаяся от долгого рабства московская земля породила в народной фантазии эту веселую гамму: сочетанию белого и красного камня суждено было стать отличительным знаком русской архитектуры. Московское барокко — знамение культурного возрождения Руси.

Но могли ли бесследно пройти века рабства, не оставив в русской культуре своего следа? Если дотатарская Русь после своих побед ассимилировала все лучшее, чем владели иноземные племена, то и под игом Русь сумела вобрать в себя яркий восточный колорит, что принесли с собой поработители.

Татарское влияние... Куда же от него деться? Угнездилась чужая культура в русском быте, сплелась Русь корнями с чужеземным и тем одолела его. Прибавилось отчаянной удали в русском национальном характере, а безмерная щедрость, умение прощать остались навек. После долгой борьбы за независимость и свободу Русь предстала в новом обличии. Вобрав восточное и сохранив европейское влияние, московское барокко стало синонимом русской самобытности.