Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Вряд ли кто-нибудь в «гриднице», кроме самого Щусева, в деталях представлял себе, каким будет этот вокзал. Правление дороги времени на раскачку не предусматривало. Жесткая дисциплина, строжайшая отчетность, незыблемость сроков были перечислены Щусеву как непременные условия работы. Алексей Викторович принял эти условия. Он не противился, когда над ним был поставлен Официальный начальник строительства инженер Фосс, когда был выделен специальный куратор правления Абрагамсон. Не возражал он и против кандидатуры назначенного ему в помощники инженера Вульферта. Но когда кто-нибудь из них пытался отдавать распоряжения в «гриднице», то встречал яростный отпор.

— Архитектуру вы будете делать такую, какую мы вам нарисуем, господа, — повторяли вслед за Щусевым его коллеги.

Вскоре Алексей Викторович убедился, что жесткие рамки, в которые не раз ставила его жизнь и которые научили его подлинному мастерству, не должно создавать искусственно. Он сам всегда мечтал о свободном творчестве и теперь отстаивал эту свободу для своих сотрудников. Только так можно было сделать из них единомышленников.

За «наукой к предкам» Алексей Викторович отправлял каждого новичка. Маршруты пролегали через Коломну, Нижний Новгород, Казань, Астрахань, Рязань, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Углич, Юрьев-Польский, Переславль, Ярославль, Смоленск, Псков... Русское зодчество давно уже было самой сильной его любовью, и он настойчиво прививал эту любовь всем своим «гридям» — так в старину звали воинов, живших при княжьем дворе.

Пока шло «учение», Алексей Викторович взвалил на себя весь основной объем работ. Он сознательно пошел на это: молодым сотрудникам он до времени не мог доверить устройство сложнейшего фундамента, который возводился на слабых грунтах площади. Длинный ряд вокзальных построек требовал особенной сосредоточенности, и архитектор словно бы держал здание на собственных плечах, используя весь свой строительный опыт, все знания. Ему необходимо было заглядывать вперед, лишь тогда в его руках оказывался главный инструмент руководства — четкий стратегический план. У большой стройки была своя большая политика. Руководитель должен был постичь эту политику, подчинить стройку себе.

Видя рвение архитектора, правление дороги успокоилось. Алексей Викторович умел отвечать на любой вопрос так, чтобы было понятно, кто на стройке истинный хозяин. Акционерное общество было завалено эскизами и чертежами, сметами и разнарядками. Копировщицы Тося и Муся работали не разгибая спины. Щусев систематизировал документацию, составлял генеральные наряды с четким указанием предстоящих художественных работ.

Дело росло и ширилось, заполняя русло, которое расчищал для него зодчий. Создавалось впечатление, что Щусев всю жизнь только тем и занимался, что строил вокзалы. Он не щадил ни времени, ни сил для того, чтобы постичь сложную инженерную сторону огромного — стосаженного — сооружения, которое уже жило в нем. Когда в «гридницу» один за другим стали возвращаться молодые помощники Алексея Викторовича, у него уже сложилась инженерная часть ансамбля.

Вскоре на южной стороне Каланчевской площади развернулись вскрышные работы, их темп стал быстро набирать разгон. Закладка фундаментов планировалась на весну. Толпы мужиков в катанках жгли на большом пространстве костры, долбили ломами мерзлую землю. Теперь уже Щусев как главный производитель работ наседал на инженерную службу Московско-Казанской дороги.

Но строительная лихорадка как бы отступала в сторону, едва архитектор вступал в свою «гридницу», где в это время создавалась праздничная картина сказочного городка.

Из поездок привезли молодые архитекторы в «гридницу» кипы зарисовок, обмеров, массу творческих фантазий. Большую часть из них Алексей Викторович разгадывал с первого взгляда, безошибочно называя источник вдохновения. Казалось, нет в России архитектурного памятника, какой не был бы ему знаком.

В общении с сотрудниками Щусев был доброжелателен, за оригинальную идею готов был, кажется, расцеловать, зато вторичность не жаловал.

— Хоть маленькую идейку, хоть дыхание свежести, — жалобно просил он, отодвигая эскиз. — Я ведь посылал вас в экспедицию не за тем, чтобы доставить вам удовольствие побаловаться кистью на пленэре. Вы ездили учиться у предков. Вот и покажите, чему вы научились!

Однажды Щусев сложил забракованные эскизы в папку и унес с собой. На следующий день он принес несколько перерисованных эскизов. Главное внимание привлекла к себе знакомая всем башня, которая стала неузнаваемой. Сохраняя верность первоисточнику, она вся исполнилась каким-то необыкновенным обаянием. Хотелось скорее воплотить ее в явь.

— Господи, до чего же просто! — воскликнул кто-то за спиной Алексея Викторовича.

Щусев выразительно хмыкнул и неторопливо ответил:

— Перетри раз со ста — вот и будет просто...

«Он пробуждался утром с песней, которую сейчас же подхватывали дети», — писал младший брат Алексея Викторовича, Павел, в своих воспоминаниях. Уютный старинный дом, что снял Щусев в Гагаринском переулке, жил шумно и весело. Первым по утрам оживал мезонин, где помещались спальня взрослых и комнаты детей. Гулкий топот и скрип деревянной лестницы возвещали кухарке Авдотье Онуфриевне о том, что пора поспешать с завтраком.

В просторной столовой, в то же время служившей и гостиной, обставленной мебелью красного дерева, под зелеными стрелами пальмы стоял рояль. Когда у Алексея Викторовича бывало бодрое настроение, он перед завтраком открывал крышку рояля и вместе с детьми разучивал новую песенку. Светло и радостно жил этот дом.

Для Щусева, казалось, наступила пора абсолютного счастья, которая дает человеку уверенность, что судьба больше никогда не отвернется от него. Это была пора творческой жатвы. Легко двигал он вперед огромную стройку, следя зорким глазом, как она набирает силу.

Сделавшись москвичом, Алекеей Викторович начал добиваться для Московского архитектурного общества права стать организатором 5-го Всероссийского съезда архитекторов. Основанное в 1867 году, Московское архитектурное общество считалось одним из уважаемых гражданских обществ России. С первых же дней, как Щусев поселился в Москве, общество привлекло его к своей работе. Он уже заслужил славу глубокого знатока и убежденного защитника московского барокко. Всем опытом своей работы, всеми своими постройками он утверждал, что русские национальные традиции не распались, что они живут и развиваются.

Именно об этом говорил Щусев на 5-м Всероссийском съезде архитекторов. Он выступил как знаток архитектуры Москвы, как страстный защитник ее памятников.