Карел Рихтер - Его звали Отакар

«Государственные деятели, собравшиеся в Мюнхене, одержали великую победу. Имя этой победы — мир».

Английская периодическая печать помещала и такие статьи, в которых раздавались трезвые голоса, но они тонули в ликовании толпы. Член палаты представителей британского парламента консерватор Эмери назвал условия мира необычно суровыми, более суровыми, чем те, которые обычно диктуются после войны побежденной стране. «Дейли Телеграф» спрашивала: «Какой ценой достался этот мир? Не было ли за него заплачено слишком дорого?» А лидер либералов Арчибальд Синклер предупредил:

«Сила и воля немецкого диктатора одержали верх над волей свободного народа в Англии, Франции и Чехословакии. Если нам и удалось отвратить войну, то это еще не значит, что обеспечен мир».

Даже в тот период, когда чехословацкие войска уже покидали первую зону согласно Мюнхенскому договору, посланник Фирлингер телеграфировал из Москвы:

«Советский Союз еще может оказать помощь, если чехословацкое правительство такую помощь попросит. ТАСС заявил, что правительство Советского Союза не согласно с решениями мюнхенской конференции».

Но чехословацкие буржуазные политики предпочли капитулировать. 5 октября президент Бенеш подал в отставку. При этом он заявил:

«Думаю, что я поступаю правильно, подавая в отставку. Наш народ должен спокойно развиваться в новом смысле, приспосабливаться к новым условиям».

От Масариковской демократии остались рожки да ножки. В новое правительство вошли люди, симпатизировавшие нацистскому режиму. Словакия получила автономию и название страны некоторые стали произносить с иронией.

Это было грустное рождество. Отакар Ярош приехал домой в Мельник. Снова вся семья собралась вместе: мать, отец и все пять сыновей — Иржи, Отакар, Владимир, Ян и Зденек. Настроение было как на похоронах. Они как будто предчувствовали, что собрались вот так, все вместе, в последний раз. И родители и сыновья были серьезны и озабоченны. Мать, как всегда, испекла печенье и ваночку [2] Рождественский сдобный хлеб. (Прим. перев.). , обменялись подарками у елки, но о чем бы не начинался тогда разговор, он всегда сводился к одному — что же будет дальше?

Немцы стояли на новой границе, в нескольких километрах от Мельника. Что, если они пойдут дальше? Будем ли мы защищаться? Но как? Ведь мы потеряли пограничные укрепления. Отакар беспомощно сжимает кулаки и говорит со злостью:

— Не надо было нам уступать. Мы могли воевать. У нас было все: оружие, желание драться с врагом. Вы не видели, с каким настроением к нам приходили резервисты. Мобилизацию объявили по радио вечером, а уже на следующий день наш полк стоял в полной боевой готовности. Ребята были просто великолепны. В батальоне за целый месяц не было совершено ни одного дисциплинарного проступка. Солдаты хотели воевать. С Гитлера быстро бы сошла спесь.

Во взводе Яроша было несколько ненадежных солдат. Он прямо им сказал:

— Если кто-нибудь из вас собирается удрать, то пусть прежде хорошенько подумает. Мы его непременно поймаем, и я лично измолочу его так, что мама родная не узнает. Ну, а уж если дезертир возьмет с собой винтовку, то я с ним не знаю тогда что сделаю.

Бойцы смеялись, но ни один солдат из его взвода не убежал.

Однажды он нашел на своей кровати газету «Руде право». Кто-то засунул ее под одеяло. В ней была обведена красным карандашом речь депутата Готвальда. Некоторые предложения были подчеркнуты. Ярош принципиально не терпел во взводе никакой политической агитации, считая, что политика только будоражит людей и армии никакой пользы не принесет. Но в этот раз помеченную статью он все же прочитал.

«Товарищи! Мы переживаем чрезвычайно сложные минуты. Можно сказать, что наша республика стоит на перепутье. От того, какие, решения последуют в следующие дни, очевидно, будет зависеть дальнейшая судьба нас всех…

Что до сих пор сдерживало врага от прямого на нас нападения? Прежде всего наша твердая воля и способность защищаться. Защищаться любой ценой и всеми средствами. Защищаться голыми руками и рвать противника зубами. Драться за каждое дерево, каждый клочок земли. Драться за каждый дом и каждую деревню. Враг знал и знает, что путь к Праге для него никак не был бы прогулкой. Он знает, что нас просто так одолеть трудно.

Что же теперь надо делать, чтобы защитить мир и республику? Прежде всего мы должны быть едины и благоразумны, тверды и решительны. Единство у нас есть. Чешский народ сейчас един, как никогда прежде. А тех вонючих грязных крыс, которые снюхались с врагом… их всего небольшая кучка и они будут раздавлены народом. Такими же едиными, как народ, следовало бы быть политическим партиям, которым дорога́ судьба республики…

Да, мы должны были начать войну. Союзники — югославы, румыны, а главное — русские, пришли бы нам на помощь. Тогда бы и французам стало стыдно, и они тоже выступили бы против фашистской Германии».

— Если Гитлер займет всю страну, — сказал Отакар в семейном кругу за рождественским столом, — я не останусь здесь. Уеду из Чехословакии.

— Куда? — спросили его.

— Не знаю. Там будет видно. Но так не может долго оставаться. Я верю, что будет война. Это Гитлеру просто так не пройдет. Пойду воевать!

Поэтому-то он и стал офицером, чтобы воевать за родину, когда это потребуется. Решение стать кадровым военным определило весь его жизненный путь.

В один июльский день, вечером, придя домой с работы, Мирослав Гавлин обнаружил в почтовом ящике серый продолговатый конверт, в которых обычно посылают приглашение на свадьбу. Двадцатигеллеровая марка погашена круглым штампом: Гра́нице, 23.VII.37. Кто же это ему написал? Адрес был написан красивыми буквами с наклоном, но это ему ни о чем не говорило. Женится кто-нибудь из знакомых? Он нетерпеливо открыл незаклеенный конверт, вынул сложенную вдвое плотную бумагу. Что это? Знак военной академии, а внутри напечатанный текст. Мирослав Гавлин быстро пробежал его глазами:

«Слушатель академии Отакар Ярош имеет честь сообщить о том, что 29 августа 1937 года он будет выпущен из академии в звании поручика».

Так значит Ота будет офицером! Хороший парень. И не забывает старого друга. Жаль, что Мирек не может приехать на это торжество в Границе. Было бы неплохо как следует отметить такое радостное для Яроша событие. Ничего, можно отметить и позже, когда им удастся встретиться.

Как долго они уже знакомы? С 1929 года. Боже, как летит время! Восемь лет. Они вместе поступили на первый курс Высшей электротехнической школы, находящейся в Праге на Житной улице, 14. Частная специальная школа, приравниваемая к высшему техническому учебному заведению. Наверное, это было единственное в стране учебное заведение такого типа. За обучение взималась плата, каждые полгода по шестьсот крон. Очень большие деньги, а для семьи с пятью детьми и подавно.