Карел Рихтер - Его звали Отакар

Прохожие холодно, не выказывая никакого интереса, поворачивали головы к иностранцам, которые шли по их городу. Только некоторые из них останавливались и ломали себе голову, откуда взялся этот сброд?

Поручик Ярош едва сдерживал злость. Идем как на похоронах, черт возьми! Злость придала еще более энергичное выражение его подбородку, на скулах заиграли желваки.

— И это идут бывшие солдаты! Тащитесь, как бабы с рынка! — Голубые глаза его метали молнии.

Он резко вышел из строя и, твердо ступая своими разбитыми ботинками, запел громко строевую песню. При этом лицо его засветилось каким-то мальчишеским задором. Раз-два-три!.. Его поддержало несколько голосов, но с каждой секундой поющих становилось все больше, песня звучала сильнее, бодрее, звуки ее докатывались до стен домов и, отражаясь от них, вызывали громкое эхо, разносившееся далеко вокруг.

Чехословацкие добровольцы выровняли ряды, подтянулись, пошли в ногу. И вот уже дрожит мостовая под размеренными ударами ног, все добровольцы поют громко, с большим желанием. Песня гремит как весенняя гроза, которая очищает воздух и моет улицы.

Ярош с чувством удовлетворенности смотрит на похудевшие лица товарищей, не переставая петь вместе с ними… Ему кажется, что вместе с песней из ртов вырываются сейчас страдания и лишения, пережитые ими в ужасные дни окончательной гибели польского государства, неимоверная усталость от бесконечных маршей, неуверенность, безнадежность.

Люди на тротуарах останавливаются, лица их светлеют.

— Nazdar! [8] Привет! Здравствуйте! — выкрикнул кто-то из колонны. Вверх в приветствии взлетели десятки рук.

— Nazdar! — прогремело по улице через секунду, а с тротуаров прохожие отвечали чехам и словакам веселыми улыбками и своим обычным русским приветствием:

— Здравствуйте!

Голова колонны повернула к красным кирпичным стенам Ворошиловских казарм.

30 января 1943 года. Поезд набрал скорость, колеса вагонов весело постукивали на стрелках. Бузулук исчез вдали. В вагонах долгое время было удивительно тихо. Бойцы сидели вокруг горящих печурок и каждый из них вспоминал о днях, проведенных в оставленном, быть может, навсегда, южноуральском городке Бузулуке. Да, сладкой их жизнь в Бузулуке не назовешь. Изнурительная боевая учеба, тяжелый физический труд. И так весь 1942 год. Дни были заполнены с утра и до самого вечера. Зарядка, упражнения с оружием, тактические занятия, марши, копание окопов, стрельбы, тревоги, наряды, караулы… В мороз, в жару, в дождь, днем и ночью…

Сколько раз бывало так трудно, что просто хотелось зареветь. Казалось, что сил уже совсем не осталось, все, конец. Но всякий раз выдохшийся физически боец находил в себе волю превозмочь усталость и, крепко сжав зубы, становился вместе со своими товарищами. Досталось им, конечно, это верно, но бывали минуты, когда они отдыхали, шутили, смеялись, танцевали… Нет, все-таки им было хорошо в Бузулуке и поэтому расставаться с ним было грустно. Теперь они едут на фронт, а для них это означает не что иное, как ехать домой, во всяком случае, приближаться к нему. Они просили об этом, желали этого и теперь рады, что этот желанный миг настал. Впереди их ожидает суровая фронтовая жизнь и никто не строил себе на этот счет никаких иллюзий. Смертельные схватки с врагом, кровь, пот, убитые, раненые — вот что их ожидает… Только бы не вернуться домой уродом… нет, ни в коем случае! И не попасть в плен, лучше пулю в лоб…

Бойцы полеживают на нарах, лица их серьезны и задумчивы, ведь размышляют они отнюдь не о веселых вещах. И все же нет-нет да и прозвучит в каком-нибудь уголке шутка, которая вызовет благодарный смех. Постепенно завяжется разговор. А потом кто-нибудь под стук колес затянет песенку, которую тут же подхватят два-три голоса, и вот уже вся теплушка сотрясается от громкого пения:

За деревянными стенами теплушки морозная ночь, свистит обжигающий студеный ветер. А внутри опять весело и, вероятно, посторонний человек наверняка удивился бы, узнав, что эти парни едут на фронт.

Первая остановка в Куйбышеве. Бойцы батальона шумно выскочили на улицу из вагонов. Их пришли поприветствовать земляки из посольства и военной миссии. Посол Фирлингер сердечно поздоровался за руку с подполковником Свободой. Изо рта его вырываются облачка пара, который оседает инеем на его усах и меховом воротнике.

— Я буду следить за вашими боевыми делами и, естественно, переживать за вас. Уверен, что вы не подведете.

Паровоз дал гудок. По вагонам! Дневальные загоняют солдат в поезд. Загремели буфера и под полом снова зазвучала знакомая музыка колес. О чем же, интересно, думает надпоручик Ярош, когда бойцы его роты забылись в неспокойном сне и в вагонах-теплушках воцарилась тишина? Не иначе как он вспомнил деревянный домик с номером 69 на углу улиц Чапаева и Первомайской с красивыми резными наличниками на окнах, тот холодный февральский день 1942 года, когда он впервые переступил его порог и, поздоровавшись с хозяйкой, Марией Макаровной, представился:

— Надпоручик Ярош. — Он подал ей листок бумаги с печатью. — Меня послали к вам на проживание.

Мария Макаровна охотно распахнула перед ним дверь в свободную комнатку:

— Пожалуйста, вот ваша комната. Можете переселяться. И будьте у нас как дома.

Это предложение прозвучало для него несколько необычно, но именно так он стал чувствовать себя в дальнейшем среди обитателей этого дома. Его приняли в семью, которую составляли тогда бабушка Мария Макаровна, ее дочь Ольга Михайловна Розанова, работавшая бухгалтером, ее дочка Ляля, ученица пятого класса, и еще один квартирант — авиационный техник лейтенант Александр Ковалев с дочкой. Их комнаты были рядом…

Вот он снова входит во двор, так же, как всегда шумно чистит ботинки перед порогом, потом через веранду проходит на кухню, здоровается с Марией Макаровной.

— Не хотите чаю?

— Спасибо, с удовольствием выпью.

Он садился к столу и пил чай, беседуя с хозяйкой. Иногда к нему подсаживался сосед.

— Так, что нового, Отакар Францевич? Вы уже, наверное, слышали? Пал Севастополь. Двести пятьдесят дней держались наши, но сказалось большое превосходство врага. Как вы думаете, когда наши союзники откроют второй фронт на Западе? Обещают, обещают…

— Не знаю, у нас тоже нет пока никаких сведений… И чего тянут, аж зло берет.

— Дядя Ота! Дядя Ота! — Ляля, эта прелестная девчушка! Когда она смеется, то всегда забавно морщит носик. Она весело прыгает то на одной ноге, то на другой. — Я принесла вам книгу для чтения, буду вас учить читать и писать.