Карел Рихтер - Его звали Отакар

Старик был взволнован. В голосе его сквозили не только сожаление, горечь, но и злость. Все слушали его, затаив дыхание. И кое у кого из возмутителей порядка, кто поначалу усмехался, невольно застыло лицо, когда командир обрушился прямо на них:

— Вы, кто сжег наш флаг, что вы хотели этим доказать? Что отрекаетесь от своего народа? И не стыдно вам? Как вы могли такое сделать? Вы не хотите, чтобы наш народ снова стал свободным?

Сейчас вы домогаетесь того, чтобы сами могли выбирать угодных вам офицеров. Некоторых поручиков называете фашистами. Посмотрите на них получше! Неужели вы сами не в силах установить, кто они такие. Ведь это же сыновья сапожников, портных, рабочих, дворников. Вы оскорбляете их! За что? Что они оставили дома семьи, жен, детей, что они решили бороться за честь своей родины за рубежом и что они хотят порядка и дисциплины в вашей части. Некоторые из вас не хотят нести службу, не признают никаких обязанностей, проявляют неповиновение. Что вы думаете, что советские люди с радостью примут таких бездельников и лоботрясов, какими вы уже успели себя зарекомендовать?! Вы забываете, что и здесь действуют законы и люди имеют не только права, но и обязанности! И в Красной Армии поддерживается дисциплина и порядок!

Он обвел строгим взглядом шеренги бойцов. Ребята стояли как вкопанные, выражение их глаз свидетельствовало о том, что эти простые слова сильно на них повлияли и они полностью согласны с командиром. Свобода помолчал и закончил свою речь решительным заявлением:

— Каждый день здесь будет производиться построение с поднятием чехословацкого и советского государственных флагов. Вечером оба флага будут спускаться. Днем мы будем заниматься боевой учебой и производить работы, перечень которых мы определим после согласования с советскими представителями.

Он подал команду разойтись, командиры рот и взводов продублировали ее. Во дворе сразу стало шумно, солдаты, оживленно обсуждая речь командира группы, направились в казарму.

Обрывки воспоминаний позволяют нам нарисовать образ Отакара Яроша тех дней.

В комнате поручиков делились воспоминаниями. Офицеры сидели на кроватях без матрацев, поверх пружин были одеяла.

— Хорошо он им сказал, гадам вонючим. Уже никакого терпения не хватает с ними цацкаться, — бросил Шмольдас.

— Если бы не Старик, туго бы нам пришлось. Есть такие сорви-головы, что и вправду зарезать могут, — прозвучал мальчишеский голос Янко.

— Пусть только попробуют, — сердито проворчал Ярош.

— Никак не пойму, панове, что послужило толчком для проявления этого неповиновения. И именно сейчас, когда мы оказались на территории Советского Союза. Что за черт в них вселился?

— Что ты хочешь от коммунистов? Они здесь на коне.

— Глупости! При чем здесь коммунисты? Их как раз нет среди зачинщиков беспорядков. У нас есть всего два коммуниста, которые проводят даже нечто вроде собраний. Это Вагенкнехт и Сюссерман и оба они согласны со Стариком в том, что в группе нужно укреплять дисциплину и порядок… С Вагенкнехтом я сам лично об этом говорил…

— Какие же мы враги?!

— Ты подожди, не спеши с выводами. Среди нас тоже есть такие сволочи, будь здоров. Пришлось мне однажды слышать одного штабс-капитана. Так вот этот герой кричал, что Бенеш — это свинья, а Свободу-де надо отдать под суд за то, что он нас сюда затащил. Я хотел ему дать по морде…

— И правильно бы сделал, — поднял голову Ярош. Он сидел на краю железной кровати и пришивал пуговицу на пиджаке. Закончив работу, он хмуро взглянул на обтрепанные полы пиджака и добавил: — А с теми, кто не хочет с нами идти, я бы не стал церемониться. Пусть идут, куда хотят. А потом объявить их дезертирами и баста.

— Ага, а они пойдут к Советам жаловаться. И так на нас доносят, будто мы разжигаем антисемитизм.

— Послушай, — Ярош перегрыз нитку и положил пиджак на кровать, — мне лично все равно, что среди нас есть евреи, и они бывают хорошими солдатами, это мы все знаем.

Туман неопределенности, окутывавший будущее воинской группы, переименованной теперь в «Восточную группу чехословацкой армии», действительно создавал нервозную обстановку.

Дата обещанного отъезда все время переносилась. Чехословацкий посол З. Фирлингер просил Советское правительство, чтобы оно позволило выехать чехословацким военнослужащим за пределы страны, правительство СССР ничего не имело против этого, но оно не знало, как это сделать, куда отправить чехов и словаков и кто за это должен был заплатить.

Над соседней Румынией уже вовсю дул нацистский ветер, меняя ее политический климат. Румынское консульство теперь отказывалось выдать въездные визы.

В расположение чехословацкой группы часто приезжали представители Красной Армии, беседовали с солдатами и офицерами. Все чехословацкие военнослужащие подписали заявление, что они не будут заниматься за границей деятельностью, враждебной СССР.

Примерно в середине октября 1939 года группа на короткое время была перемещена в село Ольховку. Оттуда в ноябре ее перевели в старый монастырь в селе Ярмолинцы. Несколько человек на свой страх и риск предприняли попытку убежать в Румынию. Попытка удалась, но что ожидало беглецов в Румынии — предмет особого разговора. За решеткой румынской тюрьмы у них было много времени размышлять, правильно ли они поступили.

Внутренние раздоры не утихали. Несмотря на это, подполковник Свобода стремился во что бы то ни стало сохранить группу как единый воинский коллектив. Он проводил с офицерами занятия по совершенствованию их выучки, решал с ними всевозможные тактические задачи. Офицеры под его руководством организовали занятия для взводов и рот. Большей частью они состояли из лекций и различного рода информационных сообщений. Но у солдат и сержантов все равно оставалось много свободного времени на карты, чтение нескольких истрепанных бульварных детективов, переходящих из рук в руки, и другие забавы, иногда довольно безрассудные. Многие учили французский язык, потому что Франция и Париж рисовались им в сложившихся условиях прямо-таки райскими кущами.

В центре всеобщего интереса находились, разумеется, сообщения из родной страны и сведения о развитии военной обстановки на Западе. Штабс-капитан Коутны слушал радиоприемник, который еще работал. Он ежедневно составлял сводку сообщений и делал короткие информации в ротах. Серьезная информация, поступившая с Запада, чередовалась с бульварными новостями и антисоветскими измышлениями. Так или иначе, а орудия на Западе молчали, ожидавшееся наступление союзников, настоящая война, в которой была бы разбита гитлеровская Германия, не начиналась. И это действовало отрезвляюще на тех, кто как можно быстрее стремился попасть на Запад. Создавалось впечатление, что Англия и Франция не только не хотели воевать с Гитлером, но вообще боялись его даже разозлить. Стабилизируется обстановка, и останемся мы здесь на бобах, говорили некоторые бойцы.