Карел Рихтер - Его звали Отакар

«Ударным трудом на колхозных полях поможем своему союзнику выиграть важную битву!»

Помогли. Целых три недели трудились чехословацкие бойцы на полях. Для многих, особенно для тех, кто раньше сельскими работами не занимался, махать косой оказалось делом весьма не простым и не легким. Зато они могли проявить себя в ремонте машин и оборудования, главным образом, комбайнов, тракторов и молотилок. С местными жителями сразу установились дружеские отношения. Бойцы и командиры чехословацкого батальона воочию увидели, с каким энтузиазмом и самоотверженностью работают советские женщины, старики, дети.

Отакар Ярош не ограничился выполнением командирских функций. Раздевшись до пояса, с бронзовой от загара кожей и лицом, блестевшим от пота, он продвигался в цепи косарей и могучими размахами раз за разом укладывал в ровные ряды скошенный хлеб. Его можно было увидеть и с женщинами на вязании снопов и у молотилки. Стоя в облаке пыли, он взваливал на спину пятидесятикилограммовые мешки с зерном и подчеркнуто ловко и легко, положив одну руку на бедро, носил их к амбару.

Он никогда ничего не делал только наполовину. А эту работу он к тому же выполнял с сознанием того, что таким способом он воюет с Гитлером. Именно так он объяснял своим солдатам свое трудовое усердие. Этим самым он облегчал задачу коммунистам, которые делали все для того, чтобы каждый хорошо понял, что эта война является не только войной миллионных армий, танков, самолетов, орудий и машин, но и всех людей, экономических потенциалов.

Что же потом произошло с письмом, которое командир батальона 28 августа отослал в Москву с офицерами связи майором Камбуловым и подполковником Загоскиным? Архивы не дают нам на этот счет каких-либо подробностей. Одно ясно, прежде чем батальон покинул город Бузулук, направляясь на фронт, прошло еще несколько месяцев.

Почему же для удовлетворения просьбы потребовалось так много времени? Спросим человека, который знает об этом более, чем кто-либо другой. Генерала в отставке Г. С. Жукова, бывшего уполномоченного правительства по делам формирования чехословацкой части.

Да, письмо Сталину он вручал лично. Он подробно рассказывает, как вступил в просторный кабинет Сталина. Помещение имело форму продолговатого прямоугольника. В глубине, у стены стоял письменный стол, а рядом с ним — всем хорошо известный большой глобус. Иосиф Виссарионович что-то писал, сидя за столом.

Не сказав ни слова, он кивнул головой и жестом руки показал генералу, чтобы он сел. Через минуту он закончил писать и отложил ручку. Генерал доложил, что принес письмо, написанное подполковником Свободой.

— Что он хочет? — спросил Сталин.

— На фронт.

— На фронт? Воевать? — Строгое лицо Сталина прояснилось. — Жаль, что их так мало, — проговорил он после минутного молчания. Он склонился над письмом и начал внимательно читать. Потом задумался.

— Ну что ж, — сказал он, открывая черную коробку с папиросами. Вытащив одну из них, он разломил ее и тщательно набил трубку. — Чехословаки нам помочь хотят. Их просьба будет удовлетворена.

Этот разговор произошел в один из первых сентябрьских дней. Но почему должно пройти еще около трех месяцев, прежде чем офицер связи Камбулов сообщит полковнику Свободе, что ответ на просьбу дан положительный.

На первый взгляд может показаться, будто решение Сталина выполнялось с прохладцей, но вряд ли кто мог такое допустить. Причина, очевидно, кроется в чем-то другом.

Прежде всего часть должна получить новое оружие. Оружие, естественно, надо освоить. Но самая серьезная причина задержки заключалась в предложении Сталина: я прикажу, чтобы им выделили какой-нибудь спокойный участок фронта.

Вот в этом и была закавыка. То, что чехословацкая часть просила послать ее на фронт, было с ее стороны высшим проявлением союзнического долга. Но Верховный Главнокомандующий сразу увидел опасные подводные камни, которых следует избежать. Эта часть будет первым и пока что единственным союзным воинским формированием, которое примет участие в боях на советско-германском фронте. Этот факт вызовет, несомненно, большой резонанс не только среди бойцов Красной Армии, но и во всем Советском Союзе. Весть о том наверняка разнесется по всему миру. Политическое и моральное значение того, что иностранная часть по собственной воле сражается бок о бок с Красной Армией, во много раз превосходит ее военную силу. И, естественно, что с того момента, когда отдельный чехословацкий батальон появится на передовой, Советский Союз начинает нести за него ответственность и перед своим народом и перед мировой общественностью. Если бы случилось так, что часть потерпела бы явную неудачу или же была бы даже уничтожена, что на советско-германском фронте в условиях жесточайшей кровопролитной борьбы нередко случалось и с гораздо большими воинскими формированиями, нежели батальон, то все ценное и положительное, что было заложено в ее добровольном участии в военных действиях на Восточном фронте сразу бы превратилось в свою противоположность. Противник получил бы в таком случае возможность начать эффективную пропагандистскую кампанию. Именно поэтому нужно было тщательно выбрать место и момент задействования чехословацкого батальона. Генеральный штаб Красной Армии, которому поручалось выполнить приказ Сталина, полагал, очевидно, весьма рискованным делом посылать часть на фронт, когда в полном разгаре было немецкое наступление. Он выжидал минуты, когда чехословацкая часть может появиться на фронте с наиболее вероятной перспективой на успех.

Эта мысль прослеживается и в разговоре, который произошел осенью в Куйбышеве между теперь уже полковником Свободой и заместителем народного комиссара иностранных дел Вышинским.

Командир батальона познакомился с ним около года назад в Бузулуке на банкете в честь генерала Сикорского. Когда, казалось, ответ на письмо И. В. Сталину где-то слишком долго пролеживает, полковник решился на смелый шаг.

Он вошел в здание комиссариата и попросил приема непосредственно у Вышинского. Человек за письменным столом измерил полковника холодным взглядом из-за поблескивающих стекол очков. Узнав, что командир чехословацкой части пришел по поводу их прошения о направлении на фронт, он не очень тактично перебил его:

— Но вы ведь уже направили письмо.

— Да, я хотел бы вам объяснить, почему мы избрали такой путь…

— Это дело другого рода. Что вы хотите сейчас конкретно? — В голосе заместителя народного комиссара послышались нетерпеливые нотки.

Полковник Свобода сказал так коротко, как только мог:

— Мы хотим на фронт!

— Сколько вас? — Заместитель народного комиссара, конечно, знает об этом. Он спрашивает только для того, чтобы подчеркнуть: вас мало.