Бронислава Орса-Койдановская - Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд

— Выборы должны сыграть организующую роль в сплочении рабочих вокруг основных лозунгов партии, — говорил Владимир Ильич.

Он целиком ушел в связанные с выборами вопросы. Даже во время прогулок Владимир Ильич часто касался этой темы, хотя обычно избегал на прогулках говорить о вопросах, связанных с повседневной работой.

Реакционный закон о выборах в Думу создавал для избирателей-рабочих массу преград. Административная практика делала эти преграды почти непреодолимыми. К куриальной системе выборов и их трехстепенности прибавились аресты передовых рабочих, выступавших на легальных предвыборных собраниях. Сложны были и отношения к меньшевикам-ликвидаторам, социалистам-революционерам, трудовикам, выступавшим с широковещательными лозунгами.

Владимир Ильич считал, что большевики должны выступать с заостренными лозунгами, отказываясь от каких-либо соглашений с меньшевиками-ликвидаторами, социалистами-революционерами и трудовиками. По его мнению, следовало отбросить Всякую погоню за мандатами.

— Все равно, — говорил он, — при нынешнем избирательном законе мы не можем рассчитывать на значительное число депутатских мест для рабочих. Гораздо важнее — число рабочих голосов, поданных за кандидатов большевистской партии. Это покажет силу нашего влияния на пролетариат.

Исход выборов в основном удовлетворил Владимира Ильича. Его радовало то обстоятельство, что за большевиков голосовало более миллиона рабочих, а за меньшевиков-ликвидаторов — всего около двухсот тысяч.

После выборов Владимир Ильич считал необходимым установить контакт с только что избранными в IV Думу депутатами-большевиками.

В конце декабря (по старому стилю) в Кракове состоялось совещание Центрального Комитета с партийными работниками, названное по конспиративным соображениям «Февральским». Кроме Ленина, Сталина и Крупской в совещании участвовали большевики — депутаты Думы: Петровский, Шагов, Муранов, Бадаев, Малиновский, а также Трояновский, Розмиро-вич и другие.

Большинство депутатов впервые использовали свои депутатские права и приехали с легальными заграничными паспортами. Только товарищ Муранов еще не воспринял своей депутатской неприкосновенности и приехал старым, «надежным» способом, т. е. нелегально перешел границу. Владимир Ильич, узнав об этом, тут же при всех отчитал несколько сконфуженного Муранова:

— Подумайте, что бы было, если бы вы провалились на границе! В какое положение вы поставили бы всю фракцию!

Но по тону и по улыбке Владимира Ильича можно было видеть, что он отлично понимал недоверие Муранова к так называемой депутатской неприкосновенности. Впоследствии, когда началась первая мировая война, это полностью подтвердилось высылкой всей фракции большевиков на поселение в Сибирь.

«Февральское» совещание состоялось на улице Любомирского, в квартире Владимира Ильича. Маленькие комнатки заполнились необычайно большим количеством товарищей.

В центре работ совещания были наиболее серьезные вопросы момента: революционный подъем в России, обострение стачечного движения, тактика думской фракции большевиков, укрепление нелегальных организаций партии, отношение к ликвидаторам, «национальные» организации социал-демократии.

Приезд партийных деятелей из России был большим праздником для Владимира Ильича. Он чувствовал себя в родной стихии, был очень оживлен и весел, в свободное от совещаний время вел продолжительные беседы с каждым из приезжих в отдельности и присматривался к ним. Владимир Ильич обладал особой способностью короткими вопросами направлять беседу по желаемому ему руслу и выяснять сущность интересующего его вопроса.

По конспиративным соображениям решено было разместить приехавших товарищей по возможности на частных квартирах. Только немногие остановились в гостиницах. Большинство было устроено у местных рабочих. Краковские рабочие в своей массе были настроены интернационалистски и охотно оказывали помощь русским товарищам, чего, кстати, нельзя было сказать о лидерах галицийских социал-демократов.

После отъезда товарищей в жизни нашей колонии наступило затишье. Все вошло в прежнюю колею. Возобновились наши вечерние встречи и беседы. Владимир Ильич углубился в повседневную работу. Он внимательно следил за деятельностью думской фракции большевиков и разрабатывал тезисы для выступлений членов фракции. Главное свое внимание он по-прежнему продолжал уделять «Правде».

Бывали моменты, когда обычно жизнерадостный Владимир Ильич становился задумчивым. Он молча ходил по комнате, иногда останавливался у окна и долго смотрел на поля, за которыми шла российская граница. Казалось, мысли его стремились перелететь через границу, на родину, в то время для него недоступную.

С наступлением весны участились наши прогулки по окрестностям Кракова. Мы мечтали поехать на несколько дней в Татры, но Владимир Ильич никак не мог выкроить для этого времени. Он очень много работал и по вечерам, когда в кухне собирались остальные члены колонии, оставался в своей комнате.

Здоровье Надежды Константиновны ухудшалось: начались частые сердцебиения, появились и другие симптомы базедовой болезни. Владимир Ильич забеспокоился. Надежда Константиновна не хотела обращаться к врачам. Наконец общими усилиями удалось уговорить ее, и она пошла к одному из лучших невропатологов Кракова. Тот посоветовал поехать на несколько месяцев в горы.

Долго обсуждался вопрос, куда ехать. В конце концов остановились на находящейся у подножия Высоких Татр деревушке Поронин. В климатическом отношении Поронин подходил для лечения Надежды Константиновны. Там, кроме того, были условия для спокойной работы и то преимущество, что жизнь была дешева.

Владимира Ильича тревожило, не отразится ли переезд в Поронин на сношениях с Петербургом, и он просил меня разузнать все, что касалось почтовых сообщений. Выяснилось, что нужно было отправлять корреспонденцию всего на несколько часов раньше, чтобы она попадала на тот поезд, с которым Владимир Ильич посылал ее из Кракова. Это вполне его устраивало.

Поронин был фактически предместьем известного курорта Закопане — излюбленного летнего местопребывания польской интеллигенции, студенческой молодежи, политэмигрантов. Из знакомых там жили товарищ Вигилев (впоследствии советский консул в Польше), доктор Бжезинский (бывший народоволец), доктор Длуский (директор туберкулезного санатория), писатель Серошевский, с которым я познакомился в 1905 году в варшавской тюрьме. Днем большинство туристов уходило в горы и Закопане казалось вымершим. Вечером все оживало. Многочисленные кафе заполнялись самой разношерстной публикой. Здесь велись бесконечные дискуссии на политические и литературные темы.