Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Следующей крупной международной проблемой явился гитлеровский Anschluss Австрии, который произошел вскоре после реорганизации Кабинета. Германская пресса резко критиковала премьера Австрии Шушнига и в то же время восхваляла Гитлера, которому удалось осуществить бескровное слияние. Восхищение немцев Гитлером, казалось, достигло зенита. Однако зная, что Anschluss явился результатом принуждения Шушнига и заговора членов партии, я сожалел о неразборчивости Гитлера в средствах, к которым он прибегал и которые, на мой взгляд, в конце концов, должны были ему повредить. Примерно с этого времени мое неприятие нацизма начало все более и более усиливаться, о чем немцам, естественно, должно было становиться известным. Я стремился улучшать отношения Японии с другими державами и не видел причин делать исключение для Германии. Однако, по-моему, было жизненно необходимым улучшить отношения Японии с Соединенными Штатами, Великобританией и Советским Союзом, и я противился идее сближения с Германией за счет отношений с этими державами. Более того, поскольку политика Гитлера предвещала эвентуальную войну против Англии, Франции, Америки и СССР, то, с точки зрения сохранения мира во всем мире, поддерживать ее было бы недопустимо. При этом, пробыв в Германии много лет и изучив национальный потенциал этой страны, я не мог верить в ее окончательную победу. Поэтому я был убежден в том, что Японии не следует становиться союзником Германии и разделять ее судьбу. .

В такой обстановке возникла проблема Трехстороннего пакта Германии, Италии и Японии^ Хотя в Японии значение этой проблемы было сведено до минимума посредством отождествления ее с проблемой укрепления Антикоминтерновского пакта, из германского предложения ясно следовало, что суть нового пакта заключалась в создании союза против Англии и Америки. Именно поэтому, как показал генерал-майор Касахара, Риббентроп, опасаясь противодействия с моей стороны, обсуждал этот вопрос втайне от меня. Как только я узнал о переговорах в связи с германским предложением, я, о чем свидетельствуют упомянутые выше показания, стал одна за другой направлять нашему правительству рекомендации, в которых указывалось, что союз с Германией не соответствует интересам Японии. Тот факт, что я был против нацистского образа действий и что мою оппозицию предвидели, наглядно подтверждается вступлением министра иностранных дел Германии и военного атташе Японии в переговоры о союзе за моей спиной, несмотря на нашу четкую договоренность.

В Токио министр иностранных дел Хирота, который поддерживал мою негативную политику в отношении Германии, в мае вышел в отставку. Давление со стороны военных явно усилилось, и меня заблаговременно уведомили о том, что переговоры с Германией начнутся в августе. Как показывают упомянутые выше показания, я продолжал направлять в Токио телеграммы с рекомендациями, в которых высказывал возражения против переговоров и указывал на нежелательность ведения столь важного дела офицером. В ответ министр иностранных дел решил перевести меня в Москву. Я телеграфировал свой отказ, но после его повторной просьбы согласился, и в октябре 1938 года был назначен послом в СССР.

Пока Япония и Германия вели переговоры о Трехстороннем пакте, Гитлер предпринял новую попытку поглотить Судеты. В сентябре лозунг "Одна раса, один рейх, один фюрер” и клич "Хайль Гитлер” стали звучать в этом районе все громче и громче, и взрыв мог произойти в любой момент. Под сильным напором Германии Англия и Франция проявили нерешительность и положились на ее заверение в том, что Судеты станут последним немецким территориальным притязанием в Европе, а чехи под руководством Бенеша, хоть и кипели возмущением, поделать ничего не могли. 29 сентября 1938 года на встрече Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье в Мюнхене было заключено соглашение об уступке этой территории. Соглашение, уже подписанное четырьмя державами, было зачитано чешским представителям, которые ожидали исхода встречи. Так удалось избежать кризиса, а от имени Чемберлена и Гитлера была опубликована совместная декларация, в которой говорилось, что Англия и Германия никогда не будут снова воевать друг против друга и будут решать все вопросы путем переговоров. Нет необходимости говорить о том, что эта декларация временно приободрила народы Европы, и, когда Чемберлен и Даладье вернулись в свои столицы 30 сентября, их встречали как генералов-победителей. Мюнхенская встреча явилась кульминацией так называемой политики умиротворения. Можно сказать, что она усилила самоуверенность Германии, вселив в нее веру в малодушие Англии и Франции, и побудила предпринять новые, еще более дерзкие шаги.

Как выяснилось в ходе МВТДВ, японский военный атташе в Германии телеграфировал в Токио о моей непригодности для роли посла в Германии, ибо я не поехал в Мюнхен, когда там проходила указанная встреча. В Токио из этого создали целую проблему. Я же в то время страдал от ревматизма и еще до Мюнхенской встречи отклонил приглашение поехать на съезд партии в Нюрнберге. По той же причине я отказался и от участия в конференции в Мюнхене. Послы дружественных Германии стран, естественно, должны были собраться в Мюнхене, ибо туда съехались их премьеры или министры иностранных дел, и встреча затрагивала их национальные интересы. Но, поскольку Япония не имела непосредственного отношения к этой конференции, японскому послу, в случае его приезда в Мюнхен, пришлось бы либо стать просто любопытным наблюдателем, либо отстаивать интересы Германии. "Офицерская дипломатия”, проводившаяся теми, кто не понимал даже эту альтернативу, причинила огромный вред Японии, а источником такой дипломатии являлось, конечно, высшее командование в Токио.

С окончанием Мюнхенской конференции кризис исчез подобно умчавшейся буре, и Европа радовалась, словно наступила весна. Я покинул Берлин, когда Германия была одурманена успешным поглощением Судетской области. Как раз в это время в посольство был доставлен подарок императора Гитлеру, и частью для того, чтобы вручить его, частью, чтобы попрощаться, я направился к канцлеру на виллу в Берхтесгаден. Из Берлина меня сопровождал специально прикомандированный шеф-секретарь канцлера Мейснер, а на вилле мне был оказан сердечный прием. Выразив глубокую благодарность за подарок императора, Гитлер произнес несколько теплых слов, сожалея о моем отъезде. Как при всех встречах со мной, так и на этот раз, он держался дружески, несколько раз выразил сожаление по поводу кратковременности моего пребывания и указал на важность моей работы в России, демонстрируя тем самым интерес к советской системе.