Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Я чувствовал облегчение, уехав из Варанаси. Последние пару дней оказались тяжелыми. Но этот ретрит по-прежнему вызывал у меня энтузиазм. Я осознавал беспокойство в своем уме, которое проявлялось на поверхности. На более глубоком уровне я чувствовал себя бдительным, уверенным и даже удовлетворенным. Я знаю, что беспокойство – не настоящая проблема. Я все еще хочу переродиться как беззаботный странствующий йогин. Я не хочу жить как принц, в ловушке стерильной обстановки. Если бы смысл медитации заключался только в том, чтобы избавиться от негативных эмоций, я вообще не был бы заинтересован в практике.

По обочине бродили дворняги. Коровы, цыплята и свиньи не поднимали голов от земли, или поедая что-нибудь, или находясь в поисках еды. Вороны галдели на ветвях, а белые журавли сидели неподвижно, как колонны, или на земле, или на спинах коров. Чем дальше мы погружались в эту мирную сельскую жизнь, тем непринужденнее я себе чувствовал. Должно быть, эти поля и животные похожи на те, что видел Будда. В его времена Кушинагар был столицей небольшого царства Малла. Тогда было больше лесов, в которых жили опасные змеи, леопарды и тигры. Думаю, Будда ходил босиком по грязным тропинкам. Интересно, было ли ему когда-нибудь страшно?

Паломники приезжают в Кушинагар, чтобы посетить парк Паринирваны, сооруженный на том месте, где умер Будда. Как я прочитал в путеводителе на вокзале в Варанаси, он представляет собой обширную территорию ухоженных газонов, которые окружают ступу и прилегающее к ней здание XIX века. В нем находится шестиметровая известняковая статуя Будды, лежащего на правом боку, с лицом, обращенным на север. В полутора километрах оттуда находится Рамабхар ступа, также известная как ступа кремации, в которой хранятся реликвии Будды из погребального костра. Больше там смотреть не на что. За время, прошедшее с моего последнего визита сюда, рядом с местом паломничества построили несколько храмов буддийских традиций разных стран, таких как Тибет, Мьянма и Таиланд. Но по большей части Кушинагар остается ничем не примечательным индийским городком.

ЕСЛИ БЫ СМЫСЛ МЕДИТАЦИИ ЗАКЛЮЧАЛСЯ ТОЛЬКО В ТОМ, ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НЕГАТИВНЫХ ЭМОЦИЙ, Я ВООБЩЕ НЕ БЫЛ БЫ ЗАИНТЕРЕСОВАН В ПРАКТИКЕ

Вход в парк находится неподалеку от дороги, и если ехать со стороны Горакхпура, то он расположен перед автобусной станцией. Водитель легко согласился высадить меня у ворот. Я сошел с автобуса и направился в парк, радуясь тому, что покинул Варанаси и оказался здесь. Только что прошел дождь, воздух был свеж, трава сверкала.

У входа сидели два охранника в форме. Они изучили документы, подтверждающие мое непальское гражданство, и пропустили меня. Я направился прямо к лежащему Будде, чтобы выразить свое почтение. Отставив рюкзак в сторону, я сделал три полных простирания, а потом сел на колени на полу. Я молился о том, чтобы не терять связи с вневременным осознаванием, которое – суть всех беспокоящих эмоций. Молился о том, чтобы чувства дискомфорта, и особенно смущение, освободились сами собой, молился о том, чтобы позволить этим чувствам быть и удерживать их в своем осознавании. Молился о мужестве приветствовать негативные эмоции и работать с ними. Молился о том, чтобы видеть волны не как чудовищ или грозные препятствия, но как игру просветленной активности, которая отражает истинную природу моего ума. Я молился о том, чтобы сделать свое понимание более глубоким и тем самым принести больше пользы живым существам.

Я взял рюкзак и стал пятиться назад от лежащего Будды, не поворачиваясь к нему спиной, пока не прошел через дверной проем. Потом пару раз обошел парк, наслаждаясь тишиной и приглядывая место, где, возможно, мне захотелось бы сесть следующим утром. Я миновал охранников и медленно пошел к скоплению гостиниц, которые находились в пяти минутах ходьбы от парка. По дороге я купил жареную кукурузу за пять рупий у уличного торговца, а у другого – еще пять бананов всего за рупию каждый, поразившись их дешевизне.

Я поселился в одноэтажной гостинице. Ее название, «Дхарамсала», означает «дом паломника», указывая на самое простое и недорогое размещение. Владелец, дружелюбный мужчина средних лет, проводил меня в номер, размером примерно в шесть квадратных метров. Там стояла небольшая кровать, были вентилятор и ванная комната с душем. Комната без еды стоила двести рупий в день (около трех американских долларов).

Это место будет моим домом, который я покину утром, чтобы осторожно окунуться в бродячую жизнь, и в который вернусь вечером. «Не торопись, – сказал я себе. – Я буду стоять на этом мосту так долго, сколько понадобится, становясь бездомным, становясь нищим и садху, осваиваясь в этом новом качестве».

Комната отдыха на вокзале в Варанаси была моей зоной безопасности. Эта гостиница в Кушинагаре исполнит ту же роль. Предполагалось, что этот ретрит так расширит границы того, что я знал о себе, что просто не останется никакого не уверенного в себе «я» . Не будет ролей, которые надо играть, ожиданий, которым надо соответствовать, титулов, которые надо чтить. Но я опережал события. Мой отец всегда говорил мне не быть таким нетерпеливым. Несмотря на все мои старания угодить ему, я так и не выучил этот урок. Я ошибочно считал подбрасывание дров в огонь событием, в то время как это был процесс. Где-то в своем воображении я перепутал маленькую щепку для растопки с настоящими дровами.

В первую ночь в гостинице мне приснился еще один тревожный сон. Я был на улице, в месте, которое не мог определить. Смеркалось. Образы были зернистыми и черно-белыми. Внезапно началась суматоха. Меня окружили полицейские, затолкали в машину и отвезли обратно в монастырь. Это все, что я запомнил. Проснувшись, я поначалу не мог понять, что же стояло за этим возвращением – желание или страх. С одной стороны, монастырь означал защиту для моего тела и освобождение для ума. Но когда воспоминания о сновидении стали более четкими, оно явно напомнило мне фильмы, в которых плохих парней отвозят в тюрьму и сажают в камеру.

Прошло меньше недели с тех пор, как я, словно заключенный, сбежал из Тергара. Теперь полиция арестовала беглеца – представляющего опасность буддийского настоятеля, вооруженного пустотностью, желающего еще глубже погрузиться в нее. Как и во время кошмара, который приснился мне в Варанаси, я не пробудился внутри сна. Принимая образы сновидений за нечто реальное, я вновь позволил страху одержать надо мной верх. Теперь, проснувшись, я подумал: «Это был странный сон. У меня нет никаких отрицательных ассоциаций с монастырями. Я люблю и их, и своих монахов и монахинь, но не хочу, чтобы мой ретрит прервали, не хочу возвращаться. В любом случае, это просто сон – плохой или хороший, неважно. Меня больше интересует то, как сновидения доказывают пустотность, как их полупрозрачные явления отражают нашу собственную сущностную пустотность». Хотя я чувствовал, как полицейские заталкивают меня в машину, у меня не было ощущения плотности своего тела или их. Я проснулся с чувством опасности, но оно не имело формы и было не более надежно, чем сильное смущение, которое я испытал на вокзале. Но все же и смущение на вокзале, и страх во снах были воплощенными переживаниями. Реальными, но не подлинными.